многих примыкающих и работающих на них деревень, и ведение хозяйства в них поглощало существенную часть имеющейся рабочей силы. Но самую большую долю составляли жертвы новых с размахом проводившихся в жизнь способов производства, что в сельской местности выражалось в «огораживании», то есть отъеме, общественных земель. Крестьяне, согнанные с места, принужденные стать поденщиками (если для них вообще находилась какая-то работа), повторяли судьбу униженных, опустившихся городских ремесленников. Власти, то ли игнорируя истинные причины, то ли не понимая их, обращались с крепкими нищими словно с преступниками. Некоторую заботу о них проявляли, но делали это, из принципа, таким отвратительным образом, что человек предпочитал бродяжить и голодать, а то и превращался в настоящего преступника.
Сам интеллектуальный дух Ренессанса стал трагической причиной деградации простого работника. Раньше образование, пусть не слишком обширное, было доступным для всех классов. То есть существовало, по крайней мере, равенство в невежестве. Новые методы образования потребовали специализации: в основе ее лежали греческий и латынь, а целью стало глубокое изучение давно умершей цивилизации. Ни один рабочий не мог и надеяться прикоснуться даже к краешку этого прекрасного нового мира воспарившего разума.
«Лишь люди благородного происхождения могут обрести совершенство. Бедняки, те, кто работает руками и не имеет времени развивать свой ум, не способны на это». Так объявил Лоренцо ди Медичи, великий покровитель искусств. Утверждение грубое и точное, выражающее отношение верхов к низам. Впрочем, бывали исключения. Люди выдающегося таланта, будь то художники или купцы, могли подняться в верхние слои общества, но, перейдя черту, они полностью отделялись от своих корней и тем лишь поддерживали социальный разрыв. Художник становился выше ремесленника, хотя ранее они находились в одном ранге. Прославившиеся во всей Европе живописцы, скульпторы и архитекторы вышли из тех же скромных мастерских, где учились ремеслу маляры и каменщики. Но если одних привечали принцы, то другие уходили глубже во мрак безвестности, их умения и знания становились все уже, а жизнь скуднее. Платой за красоту памятников эпохи Возрождения оказалось тоскливое убожество промышленных городов XIX века. Художнику по-прежнему приходилось быть и хорошим ремесленником, но ремесленнику не было нужды оставаться художником, а ведь именно он в конечном итоге построил эти каменные трущобы промышленных городов и произвел всю их обстановку.
Сельский работник
Крепостничество почти исчезло во всей Европе. Оно на два столетия пережило феодальную систему, его породившую. Однако, например, в Шотландии оно просуществовало до 1799 года, когда получили свободу крепостные работники соляных и угольных копей, а в Англии еще в 1561 году герцог Норфолкский мог объявить любого мужчину своим крепостным рабом. Но как действующая всеобщая система оно отмерло, и, по крайней мере теоретически, рабство навсегда ушло с континента, и все люди стали свободными. На деле то, что пришло на смену крепостной зависимости, было едва ли не хуже. Крепостной был рабом лишь по отношению к своему господину, а в отношениях с другими людьми он обладал всеми правами вольного человека. Даже некоторыми привилегиями. Крепостной мог даже стать рыцарем. Этот факт признавался законом, который оговаривал, что, приобретя рыцарство, он автоматически становился свободным. Его нельзя было привлечь к исполнению контракта, и многие свободные люди вдруг обнаруживали, что документ соглашения в их руках становится бесполезной бумажкой, когда тот, с кем оно честно было заключено, разрывал договор, ссылаясь на свое крепостное положение. В обмен на службу господин нес в отношении крепостного некоторые минимальные обязанности. Так что шотландские рудокопы не слишком обрадовались, получив свободу. Они сочли ее просто господской уловкой, чтобы не платить традиционную награду жене крепостного, полагавшуюся ей за рождение ребенка.
Никто не считал себя обязанным нести ответственность за благополучие крестьянина, лишенного даже слабой защиты гильдии. Земля, которую он обрабатывал, никогда ему не принадлежала. Собственность на нее делилась и дробилась, тот, кто жил на ней, сдавал кусочек еще кому-то, но закон гласил, что, несмотря на все проделки и расточительность землевладельца, его право на землю остается неоспоримым. Новые купцы скупали земли, потому что это был один из немногих доступных им способов подняться по социальной лестнице, который законы не воспрещали. Они показали себя не более компетентными хозяевами, чем предыдущие знатные господа, расточавшие состояния при дворе. Земли приходили в упадок, но именно пахарь, а не землевладелец платил налоги. Именно он, его соседи и сыновья составляли хребет армии. В годы позднего Средневековья появилась тенденция молчаливо считать владельцем земли того, кто ее обрабатывал, но по мере того, как росла стоимость земли, права первоначальных владельцев были возрождены. В Англии йоменов защищало разумное правительство, как «основу армии и главное обеспечение сбора налогов», но к середине XVI века в стране насчитывалось столько же мелких собственников, сколько арендаторов. Последним повезло меньше. Огромные состояния, которые можно было сколотить на производстве шерсти, привели к тому, что землевладельцы сгоняли арендаторов с насиженных мест и отдавали ее под выпас овец. Елизавета I запретила землевладельцам иметь больше 2 тысяч овец, и, хотя от исполнения правительственных эдиктов уклонялись столь же рьяно, сколько их исполняли, все-таки это была мера контроля, направленная на защиту маленьких людей. Английский сельский работник наслаждался относительным комфортом и безопасностью. Он не мог оставить место найма до истечения года и даже тогда лишь по получении сертификата от хозяина, а во время жатвы его вообще могли затребовать обратно. Но при этом хозяин не имел права уволить его без предупреждения и плату за его труд устанавливал местный мировой судья. В его рацион входило мясо, так же как непременная соленая рыба, а предоставляемые напитки были крепкими и разнообразными.
Крепостной во Франции превратился в «метаера» (издольщика, арендатора, платившего долей урожая). У него не было денег, и арендную плату он вносил натурой, чаще всего отдавая половину урожая, то есть становился испольщиком. Он зависел от своего хозяина в приобретении как семян, так и орудий труда, а в плохой год еще и в средствах выживания. Эта система не устраивала ни ту ни другую сторону. В неурожайный год землевладелец ничего не получал, но обязан был поддерживать голодающего крестьянина и его семью, а в урожайный – должен был заботиться о полученных излишках продукции. Сам испольщик имел мало шансов скопить денег и стать независимым. Если же ему это удавалось, он становился «фермиером», который мог уравновешивать один год другим и вносить арендную плату наличными деньгами. В его интересах было хорошо обрабатывать землю, потому что вся прибыль шла в его карман.
В начале XVI века начали появляться руководства по ведению домашнего хозяйства, однако прошло много времени, прежде чем теория воплотилась в практику, хотя бы отчасти. Европейское сельское хозяйство велось самым примитивным образом, далеко отставая от других стран мира. Классический пример его ущербности наглядно проявился в Испании, когда земли мавров были переданы испанским фермерам. Та самая земля, которая на протяжении многих лет заботливого и рачительного хозяйствования кормила большое население, в руках испанцев за одно поколение вернулась к первоначальной скудости. Повсюду в Европе система общинного пользования землей послужила причиной упадка. «Общинная собственность – это сплошное долгое разорение и грабеж», – утверждал один француз во время жестоких споров по поводу огораживания земель. Действительно, огораживание грабило крестьян, отнимая у них вольные пастбища, но, по сути, у него отнимали не так уж много: за то, что принадлежало всем, никто не нес ответственности.
Общинные земли были доступны в период между июнем и мартом. Естественно, каждый хотел, чтобы его скот оказался на лугу первым, в результате пастбище не успевало оправиться, и трава становилась редкой, давая скверный корм. Скот весил, по-видимому, треть от нынешнего веса, с овцы состригали меньше одного фунта шерсти. Поскольку скот бродил на воле, он давал мало навоза для удобрения, и единственным способом восстановить землю было оставить ее под паром на два-три года. Расточительно и неэффективно. Отсутствие разнообразия в посевах было фундаментальной причиной оскудения почвы, и открытие того, что некоторые растения, такие как, например, бобы, ее обогащают, стало прорывом в