долгого процесса работы (например, ткачество) (см. рис. 45). Тогда его нанимали на нужный срок – будь то неделя или год. Обычно поденщики, ищущие работу, собирались в каком-то публичном месте в определенное время. Такая практика больше напоминала рынок рабов, чем найм свободных людей, но она же защищала работников. Соглашение между хозяином и работником заключалось под зорким оком других ремесленников, и это гарантировало, что никому не заплатят жалованье меньше минимума. Мастера также одобряли эту практику, потому что она предотвращала найм по дешевке, что позволило бы такому мастеру- хитрецу продавать изделия по цене более низкой, чем у соперников. Рабочий день длился буквально день (с 5 утра и до 8 вечера) в период с марта по сентябрь и с восхода до заката зимой. Около 9 часов утра людям обычно давали полчаса на завтрак и полтора часа на обед после полудня. Поденщик мог всю жизнь оставаться таким «почасовиком» и часто так и поступал. Однако ему была открыта дорога и в мастера. Для этого он должен был выдержать экзамен и представить свой «шедевр», то есть изготовленное им изделие, которое удовлетворяло бы суровым требованиям экзаменаторов (см. рис. 42).
Сегодня слово «шедевр» обозначает высокохудожественную работу, но этому определению отвечают и безукоризненно исполненное в соответствии с требованиями ремесла изделие кожевенника, и четкая правильная разделка туши мясником. Удовлетворив экзаменаторов, поденщик мог открыть собственную лавку и завести своих подмастерьев и поденщиков. Иногда он продолжал работать бок о бок с нанятыми работниками. Однако известно, что многие богатые мастера удалялись от дел, оставаясь просто главными ремесленниками, маленькими независимыми хозяевами, с двумя-тремя наемниками. Они-то и производили большую часть нужных для цивилизации товаров.
Эта система начала разрушаться в XVI веке. Ее ослабляло изнутри близорукое себялюбие ремесленников-мастеров. Вступление поденщиков в гильдию зависело от них, поэтому было очень просто порадеть любимому племяннику, сыну или родичу друга. Для него экзамен был пустой формальностью, в то время как для других он становился все более и более суровым испытанием. Число людей, принужденных оставаться поденщиками, возрастало, формируя и предвосхищая рабочий класс XIX и ХХ веков. Французское правительство, больше других стремившееся держать под контролем все детали жизни работников, предпринимало некоторые усилия, чтобы остановить этот процесс. Было предписано, чтобы изготовление образцового изделия занимало не более трех месяцев и поденщик мог апеллировать к жюри, назначаемому судьей. Однако по мере того как процесс изготовления товаров усложнялся, а производства разрастались, простому человеку становилось все труднее находить начальный капитал для открытия своего дела. Сами гильдии теряли независимость, так что мастера-драпировщики становились служащими ткачей, а печатники оказывались зависимы от книгопродавцев. Маленькие гильдии боролись, упрямо сопротивляясь разделению труда, являющемуся основой современной промышленности. Некоторые сознавали необходимость объединения взаимосвязанных ремесел и позволяли своим членам быть одновременно и членами других гильдий. Однако изготовление шедевра по-прежнему оставалось финальным испытанием, и претендент на звание мастера должен был осуществить все стадии работы. «Будущему шляпнику предоставляли фунт шерсти и другое сырье, и он должен был предъявить в конце законченную шляпу, окрашенную и отделанную бархатом. Он должен был все сделать сам: от валяния сукна до прикрепления перьев к готовому изделию».
Становилось очевидным, что такой метод работы – лишняя трата времени и материалов, а конечный товар получается гораздо дороже, чем нужно. В огромном шерстяном производстве давно это поняли и подали пример, за которым последовали другие. Шерсть была общепринятым материалом. Во всех странах, у всех сословий шерстяные вещи составляли большую часть гардероба. Это давало стабильную занятость тысячам людей, от пастуха, ухаживающего за овцами, до портного, который шил одежду. Но природа этого материала была такова, что невозможно было одному человеку лично контролировать все процессы от начала и до конца. Портной зависел от ткача, ткач от прядильщика (см. рис. 44), прядильщик от стригаля (см. рис. 43), и на каждой стадии были еще вспомогательные процессы, из которых самым важным было крашение.
В конце Средних веков одним из крупнейших центров производства шерстяных тканей была Флоренция, там эту отрасль делили между собой две гильдии: Арте-делла-Лана и Калимала. Первая производила ткань, а вторая делала завершающую обработку перед продажей. С течением времени Арте- делла-Лана преобразилась в гильдию маклеров, прочесывающих весь континент в поисках сырья и нанимавших сотни работников для производства ткани-сырца, причем большинство из них работало на дому. Калимала красила шерсть – дорогая и тонкая операция, в которой флорентийцы достигли необычайного искусства. Потребность в их продукции не иссякала до конца XV столетия, когда в игру вступила окрепшая шерстоткацкая промышленность Англии. А до тех пор именно на работе Калималы строились великие флорентийские состояния.
Три основные элемента производства шерсти – ткачество (см. рис. 45), сукноваляние и крашение – были организованы в гильдии ремесленников, но такие простые подготовительные операции с сырцовой шерстью, как, например, чесание и прядение, можно было делать на дому, на временной основе. Да и трудно было бы организовать их иначе. Сырцовая шерсть после стрижки, естественно, попадала в руки жены крестьянина. Первоначально она пряла шерсть для своих нужд, но потребность росла, увеличивалось соответственно поступление шерсти, и подготовка шерсти к ткачеству стала своеобразным домашним промыслом. Это устраивало крестьянина, потому что позволяло немного заработать, и было удобно богачам, державшим в кулаке производство шерсти. Их накладные расходы становились ниже, и, в отсутствие организованной рабочей силы, они могли платить за это сколько хотят. Однако такое положение дел совершенно не удовлетворяло городских рабочих, видевших, что их тщательно продуманная устоявшаяся система соглашений, соотносившая цену товара с платой за труд, подрывается, не говоря уже о том, что они лишаются работы. Их протесты часто принимали форму физического насилия, когда отряды городских работников совершали набеги на окружающие деревни, разбивали чаны для краски, рвали ткани и пытались всячески запугать своих соперников. Но крестьянам были нужны деньги, портным ткани, и некогда гордые гильдии вынуждены были склониться перед неизбежным. Некоторые сохраняли независимость, но главным образом за счет своих коллег. Большинство работников превратилось в поденщиков, которых стало слишком много, чтобы торговаться с хозяевами, так что им тоже пришлось принять те расценки, которые платили богатые мастера.
У системы гильдий было множество недостатков. Более богатые гильдии властвовали над более бедными и даже норовили не допускать их в органы муниципального управления. В итальянских городах трения между гильдиями длились постоянно, перерастая из простого соперничества в кровавые схватки, причем более крупные прилагали все усилия, чтобы их положение оставалось неизменным. В целом гильдии процветали в городах богатых, а города бедные и сельские местности ими игнорировались. Они как само собой разумеющееся осуществляли контроль над своими членами, причем в таких формах, к которым нынешние, даже самые тиранические, профсоюзы не рискнули бы прибегнуть и в чрезвычайных ситуациях. И все же, со всеми своими недостатками, они поддерживали сплоченность общества, а когда они исчезли, разверзлась пропасть между немногими и многими, между нанимателем и нанимаемым. В Европе появился новый класс: бездомные, безземельные, безработные бродяги (см. рис. 46), «крепкие нищие», которые при иных обстоятельствах были бы крепкими работниками.
Они объявились в большом количестве на севере, особенно в Англии. Причин было несколько. Истребление монастырей не только разрушило прибежища истинных бедняков (а также лентяев), но и отняло источник дохода у громадного числа людей. Эти огромные структуры были крупнее
