— Но представления не могут никому повредить!
— Я превратил вещи в числа, чтобы понять их, однако эти Твари жаждут только власти, — горько сказал Саймон. — Они зарылись в мои числа, как…
Он вскрикнул.
— Отдай, иначе мы разорвем этого человечка на куски.
Эск кинула презрительный взгляд на ближайшую кошмарную морду и спросила:
— А откуда я знаю, что вам можно верить?
— Ты не можешь нам доверять, но у тебя нет выбора.
Эск обвела глазами окружающее ее кольцо физиономий, которые не смог бы полюбить даже некрофил; физиономий, слепленных из отбросов рыбной лавки, из кусков, взятых наугад у существ, таящихся в норах на глубоком океанском дне и в посещаемых призраками пещерах; физиономий, недостаточно очеловеченных, чтобы злорадно или плотоядно ухмыляться, но излучающих ту же угрозу, что содержится в подозрительно большом плавнике, который стремительно приближается к неосторожному купальщику.
Она не могла им доверять. Но у нее не оставалось выбора.
В это же самое время в пространстве, отделенном от предыдущего лишь толщиной тени, происходило следующее.
Студенты-волшебники примчались обратно в Главный зал, где Напролоум и матушка Ветровоск все еще стояли, сцепившись в магическом виде борьбы, который у обыкновенных людей ассоциировался бы с соревнованиями “положи-руку-ближнего-своего” среди индейцев. Плиты под матушкиными ногами наполовину оплавились, а стоящий позади Напролоума стол успел пустить корни и принести богатый урожай желудей.
Один из студентов заслужил сразу несколько медалей за храбрость тем, что осмелился потянуть Напролоума за мантию…
И теперь все столпились в узенькой комнатке, глядя на два распростертых тела.
Напролоум созвал врачевателей тел и духа, и, когда те принялись за работу, воздух в комнате загудел от магии.
Матушка постучала Напролоума по плечу.
— Хочу шепнуть вам на ухо одно словечко, молодой человек, — сказала она.
— Едва ли молодой, мадам, — отозвался Напролоум, — едва ли.
Он чувствовал себя опустошенным. Он не участвовал в магических дуэлях вот уже несколько десятилетий, хотя среди студентов они получили довольно широкое распространение. У него было мерзкое ощущение, что матушка все-таки победила. Сражаться с ней — все равно что пытаться прихлопнуть муху у себя на носу. Он не мог понять, что на него нашло, когда он решил вступить с ней в поединок.
Матушка вышла в коридор, завернула за угол и, подойдя к подоконнику, уселась, прислонив метлу к стене. Снаружи по крышам тяжело барабанил дождь, а зигзаги молний намекали, что к городу приближается гроза овцепикских масштабов.
— Это была довольно впечатляющая демонстрация ваших способностей, — заметила матушка. — Пару раз вы чуть не одолели меня.
— О-о, — просветлел Напролоум. — Вы правда так считаете?
Матушка кивнула.
Напролоум похлопал себя по различным участкам мантии и наконец обнаружил просмоленный кисет и пачку папиросной бумаги. Вытряхнув трясущимися руками несколько крошек уже бывшего в употреблении табака в тощую самокрутку, он провел по ней языком, который едва-едва смочил бумагу. Но тут где-то на задворках сознания Напролоума всплыли смутные воспоминания о приличиях.
— Гм, — сказал он. — Вы не возражаете, если я закурю?
Матушка пожала плечами. Напролоум чиркнул спичкой о стенку и, прилагая отчаянные усилия, попытался совместить огонек и конец самокрутки в одной и той же точке пространства. Матушка мягко взяла спичку из его дрожащей руки и помогла Напролоуму прикурить.
Волшебник втянул в себя дым, ритуально откашлялся и прислонился к стене; тлеющий кончик его сигареты был единственным источником света в сумрачном коридоре.
— Они ушли в Странствие, — заговорила наконец матушка.
— Знаю, — откликнулся Напролоум.
— Ваши волшебники не смогут вернуть их обратно.
— Это я тоже знаю.
— Однако они могут вернуть нечто.
— Я бы предпочел, чтобы вы об этом не упоминали.
Наступила тишина — оба думали о том, что именно может вернуться, вселившись в живое тело. Причем по поведению Оно не будет отличаться от его первоначального обладателя…
— Возможно, это моя вина… — начали они одновременно и изумленно остановились.
— Вы первая, мадам, — уступил Напролоум.
— Эти ваши цигарки — они успокаивают нервы? — спросила матушка.
Напролоум открыл было рот, чтобы очень вежливо указать ей, что табак — это привычка, право на которую принадлежит исключительно волшебникам, но передумал и протянул матушке кисет.
Она рассказала ему о рождении Эск, о приходе старого волшебника, о посохе и успехах Эск на магическом поприще. К тому времени как ее повествование подошло к концу, ей удалось скрутить тугой, тонкий цилиндрик, который горел крошечным голубым огоньком и заставлял ее глаза слезиться.
— Не знаю, насколько это поможет расстроенным нервам… — задыхаясь просипела она.
Но Напролоум ее не слышал.
— Просто потрясающе, — отметил он. — Так, говорите, ребенок ничуть не пострадал?
— По крайней мере, я ничего не заметила, — ответила матушка. — Посох был.., в общем, на ее стороне.
— А где этот посох сейчас?
— Она сказала, что бросила его в реку.
Старый волшебник и пожилая ведьма посмотрели друг на друга. Вспышка молнии за окном озарила их лица.
Напролоум покачал головой.
— Река разливается, — констатировал он. — У нас один шанс на миллион.
Матушка мрачно улыбнулась — от такой улыбки волки разбегаются во все стороны — и решительно схватила свою метлу.
— Один шанс на миллион, — заверила она, — выпадает девять раз из десяти.
Бывают грозы откровенно театральные, все сплошь зарницы и металлические раскаты грома. Бывают грозы тропические и знойные, испытывающие склонность к горячему ветру и шаровым молниям. Но эта гроза пришла с равнин Круглого моря, и основная цель ее жизни заключалась в том, чтобы пролить на землю как можно больше дождя. Это была одна из тех гроз, которые заставляют предположить, что небо приняло сильнодействующее мочегонное. Молнии и гром держались на заднем плане, обеспечивая подобие хора, а дождь был звездой представления. Он перемещался по земле, отбивая чечетку.
Территория Университета спускалась к самой реке. Днем она представляла собой парк с четко распланированной системой изгородей и гравиевых дорожек, однако в эту глухую, сырую и ненастную ночь изгороди изменили свое положение, а дорожки просто куда-то попрятались, чтобы остаться сухими.
Слабый волшебный свет был почти не виден среди мокрых листьев.
— А вы не можете запустить один из этих огненных шаров, которыми часто пользуются волшебники?
— Помилосердствуйте, мадам.
— Вы уверены, что она выбрала именно эту тропку?
— Где-то здесь было подобие причала, если я совсем не заблудился.
За этими словами последовал звук, какой издает массивное тело, натыкаясь на мокрый куст. Потом раздался громкий всплеск.
— Во всяком случае, я нашел реку. Матушка Ветровоск вгляделась в насквозь промокшую темноту. Она