слышала рев и смутно различала белые барашки поднимающейся воды. А еще она обоняла отчетливый запах Анка, который заставлял предложить, что несколько армий использовали эту реку сначала в качестве писсуара, а затем — под могильник.
Напролоум, удрученно шлепая по воде, приблизился к матушке.
— Глухо, — сказал он. — Только не подумайте, мадам, что я хочу вас обидеть, но такое половодье должно было унести его в море. А я умру от холода.
— Больше, чем сейчас, вы уже не вымокнете. И вообще, вы неправильно ходите под дождем.
— Простите?
— Вы съеживаетесь, вы боретесь, так нельзя. Вы должны.., ну, в общем, скользить между каплями.
И действительно, матушка выглядела лишь слегка намокшей.
— Буду иметь в виду. Идемте, мадам. Я голосую за ревущий в очаге огонь и стаканчик чего-нибудь горячительного и не одобряемого блюстителями нравственности.
Матушка вздохнула.
— Ну не знаю. Я, признаться, ожидала увидеть, что он торчит из ила.., или нечто вроде того. А не одну воду вокруг.
Напролоум мягко похлопал ее по плечу.
— Возможно, мы еще сможем что-нибудь сделать… — начал он, но ему помешали вспышка молнии и очередной раскат грома.
— Я сказал, может быть, мы еще… — предпринял он новую попытку.
— Что это там такое? — перебила матушка.
— Где? — озадаченно спросил Напролоум.
— Дайте мне свет.
Волшебник с хлюпающим вздохом протянул руку. Сгусток золотистого огня пронесся над пенящейся водой и, шипя, исчез в небытии.
— Вон! — торжествующе указала матушка.
— Это всего лишь лодка, — пояснил Напролоум. — Мальчишки используют их летом…
Он поспешно захлюпал за полной решимости фигурой матушки.
— Надеюсь, вы не намереваетесь спускать ее на воду в такую ночь. Это полное безумие!
Матушка шла, поскальзываясь на мокрых досках причала, который уже больше чем наполовину скрылся под водой.
— Вы ничего не понимаете в лодках! — протестовал Напролоум.
— Значит, придется разобраться, да побыстрее, — спокойно отозвалась матушка.
— Но я не залезал в лодку с тех пор, как был ребенком!
— А я вообще-то не просила вас плыть со мной. Острый конец должен быть направлен вперед?
Напролоум застонал.
— Все это очень похвально, но, может, подождем до утра?
Вспышка молнии осветила матушкино лицо.
— Хотя, пожалуй, не будем, — согласился он и, проковыляв по причалу, подтащил к себе маленькую двухвесельную лодку.
Спускаться в нее пришлось, полагаясь на удачу, но в конце концов ему это удалось, и Напролоум стал возиться в темноте с носовым швартовом.
Лодка выбралась на середину реки и, медленно разворачиваясь, поплыла вниз по течению.
Матушка крепко вцепилась в сиденье, чтобы удержаться в качающейся на волнах скорлупке, и выжидающе посмотрела сквозь мрак на волшебника.
— Ну? — поинтересовалась она.
— Что ну? — не понял Напролоум.
— Вы сказали, что знаете толк в лодках.
— Неправда. Я сказал, что это вы в них ничего не понимаете.
— О-о.
Они схватились за сиденья, чуть не вывалившись из лодки, которая тяжело накренилась на один борт. Но каким-то чудом суденышко выпрямилось, и его потащило по течению задом наперед.
— Когда вы сказали, что не сидели в лодке с тех пор, как были ребенком… — начала матушка.
— Если не ошибаюсь, мне тогда только-только исполнилось два годика.
Лодка попала в водоворот, немножко покружилась на месте, после чего двинулась наперерез потоку.
— А я сочла, что в бытность свою мальчишкой вы днями напролет не вылезали из лодок.
— Я родился в горах. У меня даже на мокрой траве начинается морская болезнь, — пояснил Напролоум.
Лодка сильно ударилась о полузатонувшее бревно и зарылась носом в небольшую волну.
— Я знаю одно заклинание, которое помогает не утонуть, — удрученно добавил он.
— Рада слышать.
— Только произносить его надо стоя на сухой земле.
— Снимайте башмаки, — приказала матушка.
— Что?
— Снимай башмаки, приятель. Напролоум обеспокоенно заерзал на сиденье.
— Чего вы добиваетесь? — спросил он.
— Воде полагается быть снаружи лодки, уж это-то я знаю! — Матушка указала на темную жидкость, плещущуюся на дне. — Наполняйте башмаки водой и выливайте ее за борт!
Напролом кивнул. У него появилось такое чувство, что последние два часа, отдавшись на волю событиям, он плывет, не касаясь берегов. Какое-то мгновение он наслаждался странно успокаивающим ощущением, что жизнь полностью вышла из-под его контроля и теперь, что бы ни случилось, никто не сможет свалить вину на него. То, что он наполняет башмаки водой, сидя ночью в лодке посреди разлившейся реки в обществе того, кого он мог описать только как женщину, казалось ему настолько логичным, насколько это вообще было возможно в данных обстоятельствах.
“В обществе выдающейся женщины”, — поправил обычно им игнорируемый внутренний голос, обитающий где-то на задворках его сознания. В том, как она использовала потрепанную метлу, чтобы провести лодку по неспокойным водам, было нечто такое, что будоражило давно забытые участки в его подсознании.
Разумеется, Напролоум не мог точно сказать, что там у нее выдается, — этому мешали дождь, ветер и матушкина привычка надевать весь свой гардероб сразу. Напролоум неуверенно прокашлялся. Она выдается в метафорическом смысле, решил он.
— Э-э, послушайте. Все это очень похвально, но посмотрите фактам в лицо. Я имею в виду скорость дрейфа и все такое прочее, понимаете? Посох давно унесло в открытый океан, на много миль от берега. Может, он уже никогда и не выплывет. Он вообще мог попасть в Краепад и свалиться за Край…
Матушка, которая смотрела куда-то вдаль, за реку, обернулась.
— Чем еще мы можем помочь им? У вас есть другие варианты? — осведомилась она.
Напролоум несколько мгновений молча вычерпывал воду.
— Нет, — наконец ответил он.
— Вы когда-нибудь слышали о человеке, вернувшемся оттуда?
— Нет.
— Тогда нам стоит попытаться отыскать посох.
— Никогда не любил океан, — пожаловался Напролоум. — Его следовало бы замостить. На его дне, в глубине, живут ужасные твари. Жуткие морские чудовища. По крайней мере, так говорят.
— Продолжайте вычерпывать, приятель, не то вы сами проверите, правда это или нет.
Гроза ходила над головами взад и вперед. Здесь, на плоских равнинах, она чувствовала себя потерянной, ее место было на Овцепикском высокогорье, где люди умеют ценить хорошую грозу. Она кружила по небу и ворчала, отыскивая хотя бы средненькой паршивости холм, чтобы ударить в него молнией.
Дождь немного успокоился и стал мелким, накрапывающим — таким, который вполне способен
