Казалось, этому не будет конца. Миллионы раз он повторял им, что и как нужно делать, но в детстве они никогда не забирались в кузов грузовика и сейчас не могли взять в толк, чего же от них хотят. Так, старая Гранни Морки требовала, чтобы все мужчины отвернулись, пока она будет карабкаться на машину: а то они еще, чего доброго, увидят ее нижние юбки, а Торрит так распричитался, когда его тянули наверх, что пришлось спустить старика обратно, и Гримма завязала ему глаза. После того как Мае клин втащил в кузов несколько человек, стало полегче: теперь веревку тянули все вместе, но время, время… Сколько они его уже потеряли!
Последней он поднял Гримму. Она была легкой как пушинка. Они все были легкими, если на то пошло. Крысы ведь ловятся не каждый день.
Поразительно. Они все были здесь. Он настороженно прислушался. Сейчас раздадутся шаги водителя по гравийной дорожке, хлопнет дверца кабины. Однако ничего не происходило.
— Прекрасно, — сказал он, облегченно вздохнув. — Такие вот дела, только мы тронемся…
— Я уронил коробок, — пробормотал вдруг Старый Торрит. — Коробок… Я выронил его, слышите? Там, у колеса, когда она завязывала мне глаза. Поди принеси мне его, мальчик.
Масклин в ужасе уставился на старика. Потом высунул голову из-под брезента — и точно: коробок лежал там, далеко внизу. Крошечный черный кубик на земле.
Он лежал в луже, хотя что ему сделается? Ему все нипочем. Он даже в огне не горит..
И тут Масклин услышал неторопливые шаги по гравийной дорожке.
— Некогда, — прошептал он. — На это сейчас уже нет времени.
— Но мы не можем уехать без него, — возразила Гримма.
— Да? И почему же? Это только жалкая побрякушка. И когда мы поедем, она нам уже не понадобится.
Едва эти слова сорвались с его губ, как он почувствовал, что сказал что-то не то. «Как это меня угораздило?!» — в удивлении подумал он. Гримма, возмущенная этой дерзостью, потеряла дар речи. И тут во весь свой старческий рост поднялась трясущаяся от слабости бабушка Морки.
— Да простятся тебе… — Старуха закашлялась. — Да простятся тебе эти ужасные слова! Торрит, объясни ему. — И бабушка Морки пихнула старика локтем под ребро.
— Если мы не возьмем с собой коробок, я отсюда никуда не тронусь, — угрюмо объявил Торрит. — Это не…
— Ты слышал слова старейшины? — оборвала Торрита бабушка Морки. — Сейчас ты сделаешь то, что было тебе ведено. Только подумать: бросить кубик! Это позор. Это святотатство! А значит, ты сейчас же пойдешь и принесешь его. Сию минуту.
Возразить на это было нечего, и Масклин безмолвно уставился на хлюпающую грязь внизу. Потом обреченно перебросил веревку через борт и соскользнул вниз.
Дождь усилился. Теперь с неба падала не только вода, но и хлопья снега. Масклина хлестнуло по лицу порывом ветра: выпустив из рук веревку, он сорвался и тяжело шлепнулся в лужу. Ему удалось доползти до маленького черного ящичка, вот он накрыл его рукой… И тут грузовик тронулся с места. Сперва послышалось рычание, которое тут же переросло в сплошную дрожащую стену шума. Потом последовал вонючий выхлоп — и грузовик завибрировал, да так, что у Масклина земля затряслась под ногами.
Он резко схватился за веревку и закричал им, чтобы они тянули, и тут вдруг понял, что даже сам не слышит собственного голоса, тонущего в этом шуме. Однако Гримма или кто-то другой догадались обо всем и без его подсказок, — едва громадное колесо начало вращаться, веревка натянулась и Масклин почувствовал, как его ноги отрываются от земли.
Он висел между небом и землей, раскачиваясь взад-вперед. Качание было медленно-ленивым, и от него становилось не по себе: в висках стучало, огромное крутящееся колесо проплывало совсем рядом, а веревка тянула вверх, вверх… И только несколько дюймов отделяло его от этого черного, холодного пятна, несущего в себе смерть.
— Я не боюсь, не боюсь, — твердил он себе. — Нет ничего хуже, чем бояться. Я всегда смотрел опасности в лицо, я ни разу не струсил. Это слишком ужасно — дать страху взять над тобой верх.
Ему казалось, что его завернули в какой-то легкий, теплый кокон. И вот уже этот ветер, этот шум остались где-то далеко-далеко. «Я умираю, — мелькнуло в сознании. — Умираю — из-за этого коробка, который никогда нам не помог, умираю просто из-за кубика неизвестного вещества. Сейчас меня не станет — я отправлюсь на небо. Хотел бы я знать, правда ли то, что рассказывает Торрит о смерти? Почему ты должен умереть, чтобы получить ответ на этот вопрос, это же жестоко и несправедливо. А небо… Я смотрел на него каждую ночь, много-много лет, но так и не увидел на нем ни одного нома…»
Однако все это его не трогало: казалось, это происходит не с ним и будто не взаправду.
Чьи-то руки подхватили его и втащили в кузов, под брезентовый навес: и он слышал вокруг себя голоса, и кто-то забрал у него кубик, хотя он и не хотел его отдавать, судорожно зажимая в руке.
Грузовик несся по проселку, оставляя позади себя серую завесу дождя, нависшую над опустевшими осенними полями.
И во всей этой стране не было больше ни одного нома.
А ведь когда-то — в те дни, когда еще не разверзлись хляби небесные, — их было множество. По крайней мере, Масклин помнил не меньше сорока. Но потом провели автостраду, ручей убрали в трубы под землю, живые изгороди выкорчевали. И номы, всегда ютившиеся на задворках мира, где-нибудь в укромном уголке, подальше от людей, вдруг обнаружили, что укромных уголков почти не осталось.
Маленький народец стал таять на глазах. Тому было множество естественных причин: когда ты четырех дюймов роста, естественной причиной может оказаться любое создание с зубами, костями и желудком, урчащим от голода. Видя все это, Пирринс — ном, отличавшийся редким безрассудством, — возглавил отчаянную экспедицию через дорогу. Путешественники хотели выяснить, пригодны ли леса на той стороне шоссе для обитания номов. Однажды ночью они вышли в путь и никогда больше не вернулись. Кто говорил, что их съели ястребы, кто утверждал, что путешественники попали под грузовик. А некоторые были убеждены, что отряд прошел половину пути и умер с голоду, оказавшись отрезанным от мира на островке посередине шоссе, зажатым с двух сторон бесконечным потоком машин.
Но вот у дороги выстроили кафе, и это было своего рода спасением. Конечно, все зависит от того, как к этому относиться. Если холодные отбросы, состоящие из недоеденных чипсов и обгрызанных куриных косточек, можно назвать едой, то еды теперь хватало на всех.
А потом наступила весна, Масклин оглянулся вокруг и обнаружил, что в живых осталось всего десять номов. При этом восемь из них слишком стары и едва волокут ноги. Старому Торриту исполнилось почти десять лет!
То было ужасное лето. С теми, кто еще мог хоть как-то передвигаться, Гримма устраивала ночные вылазки к мусорным контейнерам. Масклин пытался охотиться.
Но охотиться в одиночку — все равно что раз за разом искушать смерть. Твоя дичь сама не прочь поохотиться за тобой. А если тебе все же повезло и ты кого-то убил, добычу еще надо дотащить домой. Перетаскивание крысы заняло у Масклина два дня, да еще ночью он не сомкнул глаз, отгоняя всяких охочих до мертвечины тварей. Десять сильных охотников на что-нибудь годятся: они могут красть шмелиные гнезда, ставить капканы на мышей, травить кротов. Но что может сделать охотник-одиночка, пробирающийся в высокой траве и всей шкурой чувствующий, что никто не прикрывает ему спину? Да он просто-напросто ходячий дармовой завтрак для любой твари, у которой есть когти и зубы!
Чтобы иметь достаточно пищи, нужно множество сильных, здоровых охотников. Но чтобы в племени было множество сильных охотников, нужно иметь изобилие пищи.
— К осени все образуется, — говорила Гримма, перевязывая Масклину руку, оцарапанную горностаем. — Пойдут грибы, ягоды, орехи, и мы забудем все беды.
Но вместо грибов пошли дожди, и все ягоды сгнили на корню. Орехи, правда, в тот год уродились на славу. Но до ближайшего орехового дерева было полдня пути. Если очистить орехи от скорлупы, сложить их в бумажный пакет, найденный на свалке, и тащить волоком, то зараз можно было принести целую дюжину орехов. На это уходил весь день, и всю дорогу туда и обратно Масклин трясся от страха, что на него нападет ястреб. А принесенного запаса хватало ровно на то, чтобы прожить один день, не чувствуя голода.
В довершение всех бед из-за проливных дождей осел свод норы, служившей им укрытием. Масклин
