сторону, привстал на цыпочки, вытянул шею…
И снова замер. Потом, спустя не такое уж продолжительное время, он, не оборачиваясь, опять же движением руки пригласил Михала и Змицера подойти к нему поближе.
Те подошли. Глянули Цимоху через плечо…
И увидели цмока!
Выглядел цмок совершенно таким, каким его и описывал старый полесовщик, ссылаясь на последнюю с ним встречу. То есть был тот цмок обычным — если можно так сказать — серым приземистым ящером в пять-шесть шагов длиной, с острой гребенчатой спиной, отвратительной зубастой пастью и маленькими красными глазками.
Нет, эти глазки они рассмотрели потом, а поначалу цмок не смотрел в их сторону. Он вообще никуда не смотрел, а мирно дремал на поляне, нежась под лучами теплого вечернего солнца. Цмок лежал на голой земле, потому что травы там почти что не было. Не было там и деревьев, не было и кустов. Поэтому то место и называлось старыми вырубками.
Хотя никто там никогда ничего не рубил — там изначально, возможно, с самого Дня Творения ничего не росло.
— Тощий какой, — тихо сказал пан Михал.
— Ага, — согласился Цимох. — Значит, голодный, — и нехорошо усмехнулся.
— Ну, ты! — резко сказал пан Михал.
Услышав это восклицание, ящер мгновенно поднял голову и посмотрел на людей. Вот тут-то они и увидели его маленькие красные глазки. Глазки были очень злобные.
— Змицер! — сказал пан Михал.
Змицер подал ему аркебуз. Аркебуз был не фитильный, а новомодный, кремневый, поэтому пан Михал, взяв его в руки, сразу почувствовал себя уверенней и приказал Цимоху:
— Веди! Не бойся, я стрелять не буду. Первым не буду, я сказал!
— Ну, пан! — сказал Цимох. — Я-то чего, я уже старый, мне все равно. Пойдем!
И они все трое вышли из кустов. До ящера — или до цмока? — было шагов пятьдесят, не больше. Земля у них под ногами казалась довольно сухой, то есть надежной. И места вокруг было много, так что в случае чего было куда бежать.
Однако такой необходимости пока что не усматривалось. Ящер, не выказывая ни малейших признаков агрессивности, лежал в своей прежней ленивой позе и, если можно так выразиться, без особого интереса наблюдал за людьми, которые, выстроившись в ряд, медленно, чтоб не спугнуть (или самим не напугаться?), приближались к нему. По центру шел пан Михал, Цимох слева, а Змицер справа от него. Аркебуз пан Михал держал наготове перед собой. Когда до цмока оставалось шагов тридцать, Цимох тихо сказал:
— А он на аркебуз смотрит. Ого, как щурится!
— И то! — сказал пан Михал. — Он же таких еще не видел. Новинка!
— Ну-ну! — опять нехорошо усмехнулся Цимох.
После чего они прошли еще несколько шагов, как вдруг Цимох схватил пана за рукав. Они — все трое — сразу остановились.
И не зря! Ящер вдруг резко ударил хвостом по земле, подскочил на своих коротеньких толстых ножках и, не сводя глаз с людей, хищно ощерил пасть.
— Ох, какая зверюга! — не скрывая восхищения, вполголоса воскликнул пан Михал. — А шкура у него какая?
— Пуля не берет, — недовольным голосом ответил Цимох.
— А если прямо в пасть… — начал было пан Михал.
Но тут же замолчал, ибо ящер с громким клацаньем захлопнул пасть и… Да! И словно бы насмешливо усмехнулся. Змицер невольно отступил назад.
— Стоять! — велел ему пан Михал.
Змицер вернулся на место. Вид у него был очень напуганный. А вот пан Михал и Цимох держались хорошо. Даже когда ящер пошел им навстречу, они не проявили ни малейшего беспокойства. Мало того, пан Михал радостно прицокнул языком и сказал:
— Я ж говорил, что это динозаврус. Динозаврус и есть. Ох, ты, Цимох, разбогатеешь!
Цимох ничего не ответил. Ящер, переваливаясь с боку на бок, подходил к ним все ближе и ближе.
Когда до ящера оставалось не больше десяти шагов, Михал осторожно взвел ударный боек и быстро, но плавным движением, без суеты, навел ствол аркебуза на зверя. Целился пан Михал от бедра, без сошки. Да что там было целиться? Бей прямо, вот и все!..
Нет! Не успел! Ящер стремительно — кто бы мог предположить в нем такую резвость! — развернулся и побежал обратно. Пан Михал, ничего не говоря, бросился за ним. Так что Цимоху и Змицеру не оставалось ничего иного, как тоже побежать.
Ящер бежал довольно быстро, однако догнать его, казалось, будет нетрудно. Но так, увы, только казалось. Они все бежали и бежали, а вот догнать зверя никак не могли. Он довольно ловко шнырял между кочками, перепрыгивал через какие-то пни да коряги, бросался в стороны, вилял…
И вскоре они оказались уже не на твердой земле, а посреди самой настоящей коварной дрыгвы. Только тогда ящер вновь резко развернулся и кинулся на Михала. Михал не растерялся и выстрелил — точно в пасть! Ящер дико взвыл и упал, одновременно ударил всеми четырьмя лапами, поднял тучу грязных липких брызг…
И начал стремительно погружаться в топь!
— Уйдет! Провалится, скотина! — гневно вскричал пан Михал, отбросил аркебуз в сторону и кинулся к ящеру, схватил его за лапу, крикнул: — Эй, помогите! Тяжел!..
И это все. Ибо он вместе с ящером — нет, цмоком, конечно же, цмоком! — в каких-то два-три мгновения скрылся в бездонной прорве тамошней дрыгвы.
— А! — крикнул Змицер. — А-а-а! — и бросился к хозяину.
Трудно сказать, зачем он это сделал. То ли он действительно надеялся спасти юного княжича, то ли панически боялся возвращаться один, без Михала, в княжеский замок? Однако, так или иначе, результат был таков — еще через пару мгновений исчез в дрыгве и Змицер. Теперь на старых вырубках в живых оставался один лишь старый полесовщик Цимох. Он еще некоторое время постоял, задумчиво глядя туда, где только что разыгралась эта страшная трагедия, потом тяжко вздохнул, наклонился, поднял аркебуз — и бросил его в топь. Еще мгновение — исчез и аркебуз.
— Вот оно как! — задумчиво сказал Цимох, почесал затылок, развернулся и пошел обратно, домой.
Дома, сев к столу, он сперва подробнейшим образом рассказал своей супруге обо всем случившемся и только потом уже принялся за еду. Старая Цимошиха пришла в неописуемое волнение. Она стала жарко и многословно упрекать мужа в жестокости и безразличии к чужим судьбам, на что Цимох время от времени лишь пожимал плечами. Однако когда Цимошиха только заикнулась о том, что своим неосторожным поведением он навлек на их дом и вообще на все их потомство справедливый княжеский гнев, Цимох не выдержал и тяжело ударил ложкой по столешнице, а затем в наступившей тишине сказал:
— Так никто того не знает. И не узнает!
После чего встал из-за стола, ушел за печь, лег на лежанку и затих. Спал он в ту ночь или нет, неизвестно.
А утром, только рассвело, Цимох вывел из-под навеса обоих панских коней и увел их на старые вырубки. Там, с его слов, он остановился на обычном месте и засвистал условным свистом, после чего стремительно развернулся и побежал обратно. Отбежав на достаточное расстояние, он оглянулся. Коней на болоте уже не было. Цмока в тот день он не видел и не слышал, но — с этим согласилась и его супруга — это именно цмок сожрал коней. Цмок жив, никому цмока не убить, да это и не нужно, а просто нужно его время от времени задабривать, чтобы он сытым был и из своего болота не вылезал. Таково было общее мнение старого полесовщика и его супруги. А также, если порасспрашивать, и всего окрестного населения.
Итак, пан Михал и его слуга Змицер исчезли. Исчезли и их кони вместе со всей сбруей, исчез и новомодный аркебуз. А затем на неделю зарядил унылый бесконечный дождь, который смыл все возможные
