— А зачем я здесь, по-твоему? Для собственного удовольствия? Я сам — полукровка, мой отец был воином, оставшимся в долине после Битвы Трех Князей. Здесь не любят чужаков и порой на меня поглядывают косо, но зато я лучше всех советников Замурру знаю обычаи горцев. Во-первых, сразу же заяви стражам перевала, что ты великий маг, пришедший из далеких южных земель. Южан они побаиваются, но уважают. Всем говори, что ты с юга, понял?
— Так ведь это же правда!
— Вот правду и говори. Во-вторых, упаси тебя боги хвалить Желтую Реку и князя. Да, ты работаешь на Замурру, но это не обязывает тебя его любить. Ты всего лишь нанятый за деньги посланник, не более. Скажу по секрету: чем больше ты станешь поливать Умму грязью, тем скорее завоюешь расположение горцев. Добавь-ка еще порошка!
Лэн не мешкая исполнил просьбу приятеля. Дым, медленно переливавшийся через край бронзовой курильницы, приобрел отчетливый фиолетовый оттенок, словно у изнанки грозовой тучи. Бар-Аммон ощутил, как его тело становится легким и прозрачным, будто сотканным из голубоватого эфира. Ноги оторвались от пола, и он плавно поднялся к своду комнаты. Теперь Лэн глядел на развалившегося поперек кровати Обэ сверху вниз, и это почему-то казалось ему безумно смешным.
— В-третьих, — продолжал между тем Начальник Писцов, на которого дым, по-видимому, никак не действовал, — ты должен быть очень осторожен с кольцом.
— С каким кольцом? — глуповато хихикнул Лэн. Обэ предостерегающе зарычал.
— С кольцом, которое тебе предстоит надеть на палец принцессе. Лучше всего, чтобы о нем никто не знал до того момента, когда ты окончательно решишь, достойна Элия стать женой нашего князя или же нет. Ведь если ты решишь, что она ему не подходит, то забрать кольцо обратно будет трудновато!
— Элия? — Имя отозвалось в голове Бар-Аммона сиреневым перезвоном колокольцев. — Элия… знаешь, мне она, пожалуй, уже нравится…
— Ну и прекрасно, — буркнул Начальник Писцов, — меньше будет возни со смотринами. Главное, не спеши показывать кольцо. И не вздумай надевать его себе на палец, понял?
— Разумеется! — расхохотался Лэн, которому уже наскучило парить под потолком. Теперь он отрастил десяток глаз на длинных тонких стебельках и рассматривал комнату со всех сторон одновременно. — Иначе замуж за князя придется выходить мне!
— Дурья башка, — проворчал Обэ, переворачиваясь на живот. — Кольцо, которое ты повезешь не простое. Это святыня Уммы — кольцо Речного Бога, Суббахи. Бог разгневается, если принадлежащий ему предмет будет носить чужеземец, ни разу не омывший тела в водах Желтой Реки.
Внезапно Лэн почувствовал себя очень умным и хитрым — настолько хитрым, что господину Обэ не стоило даже и пытаться обвести его вокруг пальца. Он втянул в себя глаза-стебельки, простер вперед гибкую, как змея, руку и помахал ею перед носом Начальника Писцов:
— Ты меня не проведешь, плутишка! Если бы это кольцо действительно значило для вас так много, Замурру не выставил бы меня из города верхом на осле!
— Кто говорит про осла? Для тебя приготовили двух великолепных скакунов, каждый из которых стоит больше золота, чем ты видел за всю твою жизнь. Задницей Энки клянусь, я за таких коней родную мать бы продал… А то, что некоторые маги не понимают княжеских шуток, так это не моя печаль, приятель.
— Ну ладно, — великодушно согласился Бар-Аммон, — пусть будет святыня. А где она? Где это ваше кольцо Суббахи? Или мне о нем тоже на конюшне спросить?
Начальник Писцов сел на кровати и с сопением принялся рыться в складках своей одежды. Наконец он извлек на свет небольшую деревянную коробочку, запечатанную коричневой восковой нашлепкой, и протянул ее Лэну:
— Кольцо здесь. На коробке оттиск княжеской печати, так что лучше не открывай. И уж если ненароком откроешь, смотри не забудь, что его нельзя носить чужеземцу!
Маг осторожно принял коробочку из рук покровителя, поднес ее к уху и тихонько потряс. Внутри что- то тяжело брякнуло.
— Я тебе доверяю, — сказал он напыщенно. — Отвезу так. А оно… очень дорогое?
— Не расплатишься, — фыркнул Начальник Писцов. — Но исчезать вместе с ним не советую — никто у тебя его не купит. Гнев Суббахи настигнет святотатца, где бы он ни был.
— Неужели ты подозреваешь меня в столь низких мыслях? — возмутился Бар-Аммон. — Я всего лишь интересуюсь, не может ли столь редкая вещь привлечь внимание разбойников, которых, как я слышал, в предгорьях немало.
— Разбойников привлекут твои кони, — перебил его Обэ. — И это произойдет наверняка, так что подготовь парочку боевых заклинаний помощнее. Что же касается кольца… я уже говорил тебе — лучше спрячь его до поры хорошенько. А когда придет время надеть его на пальчик принцессы, постарайся сделать это без свидетелей. В Снежной Твердыне, видишь ли, полно тех, кто считает Суббахи… как бы это помягче… чем-то вроде омерзительного демона.
Лэн тяжело вздохнул. Профессия сделала его агностиком, и он не верил в богов, хотя признавал, что в мире достаточно всевозможных сверхъестественных сил. И все же, сталкиваясь с очередным проявлением религиозного фанатизма, он неизменно чувствовал себя участником парада дураков.
— А кому поклоняются в Снежной Твердыне? — из вежливости спросил маг, пряча коробочку с кольцом в потайной карман своего хитона.
На грубом лице господина Обэ мелькнула гримаса отвращения.
— Карсую Карлису, — он словно выплюнул застрявшую в горле рыбью косточку.
Лэн поднял брови:
— А кто он такой?
— Господин Льда.
Лэн пересек долину за неделю. Начальник Писцов не обманул — кони действительно оказались великолепные. Путешествовать по безопасным дорогам княжества было сущим удовольствием — постоялые дворы располагались в пределах половины дневного перехода один от другого, и на каждом подорожная грамота Замурру открывала перед магом двери лучшего гостевого покоя. Увесистый мешочек с золотом, полученный от господина Обэ, позволял заказывать в харчевнях лучшие блюда и не разбавленное водой вино. Настроение Лэну портили только горы, неумолимо выраставшие на горизонте по мере того, как он продвигался все дальше на восток. Желто-коричневая плодородная равнина, по которой протекала река, постепенно переходила в каменистые возвышенности, на которых не росло ничего, кроме чахлого кустарника и жесткой травы, похожей на пучки обломанных стрел. Землю здесь уже никто не обрабатывал; кое-где взгляд натыкался на поднимающиеся к серому небу ниточки дыма далеких костров — то были поселения рудокопов, добывавших в этих негостеприимных местах медь и серебро. На душе у Бар-Аммона становилось все тревожнее. На восьмой день он не обнаружил на дороге постоялого двора и был вынужден заночевать под открытым небом. Кони беспокойно всхрапывали, заставляя Лэна каждый раз вскакивать и до боли в глазах всматриваться в окружающий мрак. Ему казалось, что он различает мерцающие во тьме рубиновые огоньки, слышит чье-то приглушенное рычание и шорох земли, осыпающейся под тяжелыми мягкими лапами… но все это, по-видимому, объяснялось простой игрой воображения, К концу следующего дня горы превратились в гигантскую крепостную стену, перечеркнутую длинными закатными тенями; выдававшиеся вперед скалы-контрфорсы нависали над дорогой угловатыми темными громадами, проходить под которыми было страшновато. Лэна не оставляло ощущение, что за ним наблюдают чьи-то недобрые глаза; один раз он заметил, как шевелится кустарник на гребне далекого утеса, хотя в воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Чем сильнее сгущались сумерки, тем враждебнее казался магу окружающий пейзаж. Наконец, когда в равнодушном фиолетовом небе зажглись первые колючие звезды, Бар-Аммон увидел сбоку от дороги помаргивающий сквозь наплывы вечернего тумана огонек. Разумеется, это могла быть ловушка — на предгорья власть Замурру почти не распространялась, и лихие люди стекались сюда со всего княжества, — но Лэн предпочитал провести ночь в разбойничьем логове, лишь бы не оставаться наедине с черной, населенной призраками тьмой. Впрочем, подъезжая к спрятавшейся за туманом хижине, он не забыл извлечь из заплечной сумы все свои многочисленные амулеты и талисманы. На не искушенных в магии людей эти побрякушки, как правило, действовали лучше всяких охранных грамот.
