Эвиал

Человек умирал, роняя кровь и жизнь мне на кожу. Да, подачки просящих мне не нужны. Сиррин вон завидует, и, кажется, почти искренне. Он не понимает, насколько это мало, сколько сверкающе-алых капель нужно для того, чтобы хотя бы связно мыслить…

Но стрелы продолжают лететь. Вот как, здесь имеется намек на бой… Мне, видевшей воистину страшные битвы, он кажется именно намеком, но им… И правда — не все ли равно, где умереть? Ведь важно только одно — как. И я ловлю стрелы — ветром, и направляю не туда, куда они летели. Лучники, видать, и не надеялись на такую меткость… но я не умею промахиваться. И на дорогу падают тела, даря кровь — и Силу. Ее хватит, чтобы не выпустить остальных. И не важно, кто тут прав, и прав ли хоть кто-то. Сила нужна как воздух, больше, чем… И я возьму. Потому что иначе никак. Потому что я слишком хорошо рассмотрела обещанное им небытие.

А ведь обходят же еще перекрестки, предпочитая для таких вот забав леса и улицы… По старой памяти?

Я хочу кричать. Я устала, устала, устала быть бессильной! Устала играть, придумывать уловки и выкручиваться. А ведь находятся те, кто просит у нас силы. И мы даем, мы не можем перестать. Чтоб потом со злобой полунищего ростовщика требовать долги.

Я не представляю, как, чем живет Сиррин. Полярные ночи страшны и пусты. Неужели подбирает каждую каплю, как я? Но ведь там не так уж часто умирают разумные — потому что хватает ума не идти, а на крови зверей… Кровь. Это все, что осталось. Это все, что будет всегда. Счастливы те высшие, которые могут жить верой. Или хотя бы страхом. Потому что мы… Нам остались только сделки. И воровство — у земли, у других, у… И то, что я плачу за это болью, кажется почти счастьем. Значит, еще есть, чем платить.

Его голос проникает в сознание, его голос не возможно не слышать. Я до сих ор не могу понять, почему он говорит. Ведь в этом… в этом просто нет смысла. Ни при каком раскладе. Но я ловлю его слова, я собираю их, я ищу повторы и противоречия. Я плету вязь. Свою.

Зенда больше не смеется. Боги не умеют бояться, не должны, но мы перестали таковыми быть с приходом Спасителя, а теперь… Зенда кричит, что какая-то вшивая чародейка, устроившаяся на границе ее земель, возомнила о себе настолько, что перестала даже делать вид, будто с ней, Зендой, считается. И пока не получается ничего сделать в отместку. Но… Я не просто уверена — я знаю, чародейке это вылезет боком. Зенда не из тех, кто прощает, особенно такое. И… Она тоже пригубила из горькой чаши под названием бессилие. А я не нахожу в себе ни сил, ни желания этому радоваться.

Его голос ломает сознание. Очень хочет это сделать. Прям до жути. Он… он хочет, чтобы ему открыли двери. Ведь идти напролом и дольше, и себе дороже. Странная мысль. Ведь из тех, кто мог бы ему поверить и пойти, нет ни одного, кому достанет Силы это сделать. А из тех, у кого получилось бы… Неужели он считает, что однажды я сломаюсь? Или — не хочет пренебрегать даже такой возможностью? И… тогда я такая не одна. Но они, кем бы ни были, тоже должны уметь думать и понимать. Иначе… иначе они просто не получили бы ту Силу, которая так нужна ему.

Чьи-то руки разрывают Тьму, разрывают на части. Руки тех, кто должен был ей служить, кто пришел, чтобы остаться, по не сейчас, не… Это не правильно. Нельзя отпускать пришедших. Но иначе уже не получается, иначе… А они рвут, они бьют вслепую, тем, чего не знают, не понимают, даже не пытаются понять. У них нет времени. Они не успевают даже жить. Они… Тьма — в Тьме — в Тьме — в тьме… Бред. Как похоже это на бред. Как была бы счастлива я, объясни мне кто-то, что так оно и есть. Трагедия ошибок, когда никто не хотел и тем более никому оно не было нужно, но вот… И даже если бы я могла докричаться, просто «остановитесь!» ничего бы не изменило. Слишком много Сил собралось здесь и сейчас. Чересчур. И если, чтобы остановить, призвать еще, то не над чем будет останавливаться, потому как труп мира — зрелище неприглядное. А они… Никто не хочет умирать. Никто не хочет остаться обиженным. И обижают, обижают по и без причины, упрямо, самоуверенно, раскалывая и так надломленный мир — изнутри.

Хватит. Хватит об этом думать. Слова без Силы — это даже не сотрясание воздуха, особенно мои. Игра-игрушечка… Поломай мир, собери мир… Нельзя играть в «если». Потому что его не будет. Надо смотреть и видеть. Смотреть, видеть и слушать. И ждать. Потому что оружие слабых — мастерство и хитрость, и умение ударить в тот самый, единственный миг, когда все решает точка, а не Сила.

Я повторяюсь. Я хочу покоя. Я не прощу его себе. Это неправильно. У этого мира уже есть целая толпа спасателей и спасителей, и еще большая — пытающихся таковыми быть. У этого мира… Куда уж и мне-то? Но я иду. Это массовое помешательство, это страх не успеть, не сделать — и погибнуть просто за то, что был тогда не там, а не потому, что ты — это ты, или что мог, или… Смерть — это последнее оружие, особенно своя. То, что уже не удастся переиграть, то, что при наибольшем желании не использовать дважды. То… Только когда не остается почти ничего, приходит осознание, сколь много ты имел и имеешь. Потому что всегда есть то, на что не хочется смотреть, что не получится забыть. Знание того, что может быть хуже. Ибо воистину возможности гремучей смеси Упорядоченного и Хаоса бесконечны.

Может быть, я однажды загляну за грань. Может быть, я уже на пол дороги, как и все безумцы. Так говорит Шаадан, и я уже не думаю над тем, верю ему или нет.

Должен быть страх. Говорят, он тоже дает силу, которую можно использовать. Но он ушел. Хорошо? Плохо?

Я смотрю вокруг. Я снова и снова спрашиваю себя, вижу ли я то, что вижу. Потому что… Он рядом. И его голос перекрывает даже вздохи земли.

Аххи говорит — брось.

Я смеюсь.

Поздно.

Его голос заглушает почти все. Его голос старайся — не сможешь не услышать. Голос, обещающий Силы и возмездие, обещающий, обещающий, обещающий… Но я знаю цену бессилия. Нас затерло, высосало и выбросило. То, что мы привыкли считать своей собственностью, своей Силой, обрело разум и мысль. Пробудилось. И забрало все, что давало. Тьма начинает оживать. Тьма Тьмы. Или Тьмей. Или Тьмов. Самых всяких, каких угодно. Своих и чужих, Западных и Предвечных, знакомых и нет. Откуда их тут только столько… Не узнать. Не мне. Не сейчас. Тьма Тьмы…

Этот мир разорвут на части — и он не понадобится. Если бы он хотел этого, было бы проще. Но ему все равно. И я не могу понять, почему он говорит и обещает, и не могу не слушать.

Во тьме горит костер. Просто — во тьме, просто — костер, и вокруг него сидят люди или кто они там, и они смеются и пьют. И поют о чем-то, не чисто и не правильно, но — искренне. Я стою в стороне, я здесь, но не тут, я ловлю их слова, их голоса, искры то костра падают мне на кожу. Я улыбаюсь. Я стараюсь не забыть. Я ворую их счастье у них, у ночи, у вечности. Счастье, которого не видят и не замечают, как воздух. Счастье, которое они таковым не считают. Мне не нужны их имена и их судьбы. Да, наверное, и они сами. Но то, что в них… Нет, не кровь. Сегодня — не кровь. Покой. Хоть и не свой. Хоть посмотреть, посмотреть и примерить. Я возьму не надолго, я обязательно отдам, просто потому что не смогу, просто потому что нельзя…

Я ловлю обрывки фраз. И осколки душ, вылетающих вместе с ними. Я…

Я не спрошу себя зачем. Никогда. И, быть может, это тоже счастье, которое не стоит замечать.

Ветер свернулся у ног — клубком. Ветер устал. Мне жаль его, как было бы жаль себя, если бы это имело смысл. И я тихо, вполголоса, неслышного даже в крике, спою ему колыбельную, расскажу ему сказку. Что-то очень доброе и светлое, что-то… О любви. О верности и о дружбе… Может быть, о прекрасной принцессе и о благородном герое, чьей Силы хватило на полчища нечисти и нежити — и на счастье тоже, как ни редко это бывает. Может быть, о суровом отшельнике, которые все еще ходят плотью моих дорог и бывают добры без разбору. А может…

Я баюкаю ветер как больного ребенка.

Я боюсь.

Как долго можно стоять на краю? А жить? Мне жаль дозорных в степи — они живут ради мига, который так просто пропустить, который так часто заканчивается смертью. Это не подвиг — стоять у предела, каким бы он ни был. Это просто неправильно, потому что ни один предел не будет ждать. Но я стою. Потому что стоит он. Пока еще. Все еще.

За моими плечами вечность. Вечность, данная каждому. Вечность, рассчитанная только на одну вещь — на то, чтоб ее прожить. И не важно, во сколько мгновений, лет или тысячелетий можно уложиться.