стану, — рассуждал Пауль Тийде, прервав работу. — И это тайное недовольство собой, и эта злость от того, что я должен спилить живое дерево, — все это пустяки. Это называется украшать свой дом. Настоящий хозяин всегда время от времени осматривает свои владения и подправляет, где надо. Убрать вон весь этот хлам и посадить на его месте цветочки-лепесточки, чтобы и им хватало солнечного тепла и света. Этот покосившийся скворечник я сниму и пристрою в другом месте, приживутся и там, когда весной приспичит свое гнездышко вить. Дятел за домом старый пень облюбовал, надо бы ему новый чурбак поставить. Кипит вокруг жизнь, и старые деревья на то и существуют, чтобы спиливать их».
Пауль Тийде поднялся на шатком помосте. От долгого сидения ноги у него затекли. Выпрямив задубевшую спину, он заметил в поле рыжую лису и повернулся было, собираясь рассмотреть ее получше, но ничего не увидел — успел только подумать, упадет ли он на спину или лицом вниз, прохрипел нечто вроде «падаю», да кто мог его услышать?
Жил в одной эстонской деревне мужик по имени Пауль Тийде, рассудительный, работящий человек. Нынче утром залез он на старую иву сучья спилить, чтоб посаженные снохой цветочки-лепесточки вдоволь солнечного света получали, да и сверзился оттуда вниз. Неподалеку жила его соседка Хильдегард, которая замаялась с лисой-воровкой. Предназначавшуюся лисе отраву съела Хильдина собака, так что Хильде предстояло еще сегодня хоронить собаку. Жил в этой же деревне Прийдик Вярав, который вскоре после войны сделал Хильде ребеночка, а потом вместе с Паулем Тийде и еще двумя доброхотами перевел на мясо всю скотину Хильдиного отца Вярди, чтобы норму выполнить. Сегодня Прийдик спьяну потащился через старый мост и застрял, провалившись сквозь ветхий настил. Здесь же мог бы жить и сын Прийдика и Хильды, но жизнь у него не задалась, и он наложил на себя руки, хотя были у него и жена и дети. Мог бы жить здесь и сын Пауля Тийде, но он давно обосновался в городе. Сейчас вот он свернул с асфальтированной дороги на проселок — собрался нынче проведать отца.
Уже при выезде из города настроение у меня испортилось. Только я прибавил скорость, как сразу вспомнил, что обещал Вайке, жене Анту, присмотреть ковер. Я и не понял толком, какой именно, но главное, чтобы дорогой. Я ничего не смыслю в коврах и понятия не имею, сколько они могут стоить. Это, на мой взгляд, неважно. Важно, что я так легкомысленно раздаю обещания, мало ли что девушке из своей деревни, более того — жене покойного друга. Мы встретились в мой последний приезд в деревню на дороге. Она спрыгнула с велосипеда, заглянула в машину, поздоровалась и как бы между прочим напомнила, что ей нужны два больших ковра и что я мог бы пустить в ход все свои связи, в деревне полы куда холоднее, чем в городских квартирах. Я согласно кивнул — посмотрю, мол. Дело не в деньгах, деньги у нее есть — это всем известно. Дело во мне, вернее, в том, что я хотел поскорее от нее избавиться. Сказал «ладно» и поехал себе. Теперь же, едва выехав за город, я стал думать о своей деревне и понял, что это обещание — единственная моя обязанность перед родным краем. Обычно, как только я выезжаю за черту города, на меня находит какая-то бесшабашность, мальчишество какое-то, в общем-то мне не свойственные. Поездка в деревню отличалась от других путешествий, какие бы они ни были — деловые или развлекательные. Я бы даже на Ривьеру отправился с озабоченной миной, хотя наперед знаю, что за такие бешеные деньги можно безмятежно веселиться и шиковать, пяля глаза на прелести Запада, но все это время меня не покидало бы чувство озабоченности, что-то угнетало бы меня. Подобные поездки и сравнить нельзя с дорогой в родную деревню, когда ветер врывается в окна, а ты горланишь вовсю. Стремительная захватывающая гонка, радостное ожидание предстоящей встречи со знакомыми местами — все это продолжается до тех пор, пока старик не распахнет ворота. Первоначальный пыл тотчас улетучивается, и мне сразу же хочется уехать обратно, хотя времени предостаточно и спешить некуда. Гонка потеряла цель, стоп, надо срочно ставить новые рубежи. Назад, в город, к жене, к детям, хотя они ждут тебя только через два дня, но ты перевыполнишь план и еще к вечеру успеешь домой. Все это естественно, и хорошо там, где нас нет. А вот связывать себя всяческими обещаниями следует поосторожнее, лучше не стоит, особенно здесь: у деревенских жителей долгие вечера и больше времени помнить о вещах, которые они считают нужными запомнить.
К счастью, дорога была неблизкой, и мне удалось погасить эту неожиданную вспышку злобы. Ветер и асфальт делали свое дело, и я орал что-то, сам не знаю что и зачем. Просто хорошее настроение, душа поет, как выразились бы мои дражайшие земляки, но мне не к спеху выслушивать их. Я не думал ни о чем, за меня работала машина — быстрая и совершенная; и меня не беспокоило даже то, что она могла бы быть еще совершеннее, еще стремительнее. Я не из тех, что хватают большие куски, а потом не могут их проглотить. Довольствуюсь тем, что имею, потому что все это добыто собственными руками, а насколько чист воздух в завоеванных мною двух-трех кубометрах пространства, это уж зависит от меня. В свое время я проштудировал достаточно обязательных великих мыслителей, но простота моего существования по сравнению с их духовными потугами неизмеримо сложнее и единственно мне необходима. Предназначение автомобиля — не быстрейшее достижение цели, а стремительность передвижения. Я опьянел от скорости, но не настолько, чтобы забыть, как в другой обстановке и в другое время эта самая машина была для меня совершенно необходимым средством доставить из деревни яблоки на балкон своего четвертого этажа. Я ужасно не люблю думать о вещах неприятных, но я способен, по крайней мере на мой взгляд, вещи приятные довести до милой концовки.
Итак, едем дальше.
К сожалению, на наших дорогах слишком много разных помех, мешающих разогнаться, — под колеса так и лезут собаки, лоси, пьяные мужики и просто те, кто просит подвезти. До тех пор, пока асфальт, край поля и крыльцо закусочной будут оставаться на одинаковой высоте, придется считаться с тем, что твое волшебное одиночество в любой момент может быть нарушено.
А вот и появился он на обочине красивой дороги, вскинув в отчаянии руку. Ему, мол, надо побыстрее добраться до дому, автобус же ушел из-под самого носа. Конечно, если долго в носу ковыряться, от всего отстать можно. Что мне оставалось делать, посадил я его к себе в машину. Хотя мог бы и проехать мимо, ничего бы не случилось, и мне не пришлось бы выслушивать его рассказ о своей жизни и обсуждать бытовые неурядицы. Беседа двух случайных попутчиков связывает их ровно настолько, чтобы на первой же остановке забыть друг о друге.
Этот старикан был в хорошем расположении духа.
— Вам нравится ездить на машине, — сказал он для начала. Я мельком взглянул на него, но лицо собеседника не стоило того, чтобы снизить скорость.
— А вам что — не нравится? — усмехнулся я. В конце концов, не я тянул лапу, стоя на краю дороги.
— Отчего же, — он замолчал — обыкновенный человек, утомленный случайным походом в гости или затянувшимся днем рождения, но я не выказывал ни малейшего любопытства, даже не спросил, куда ему надо ехать. — Только тебе по-другому нравится, — перешел он уже на «ты». — Ты удовольствие испытываешь от этого.
— Отчего же, — повторил я его слова. Начнет теперь расспрашивать, есть ли у меня собственный дом или кооперативная квартира, упрекнет меня, что в его время все давалось труднее, что нам слишком много дано и что его поколение чувствует себя ответственным за то, сумеем ли мы с этим разумно обойтись.
— Конечно, — отозвался он и снова надолго замолчал. Я тайком наблюдал за ним, понимая, что он вполне, может быть, даже очень симпатичный дядечка, бухгалтер маслобойни, например, или что-нибудь в этом роде. Почему именно маслобойни, уж не потому ли, что одет опрятно и выглядит представительно, но я не долго размышлял на эту тему — вдруг этот тихоня и чистюля завопил, призывая меня к внимательности, хотя я не заметил ничего, кроме тени, мелькнувшей на дороге. Тем не менее я остановил машину, чтобы мой попутчик мог убедиться, что я никого не задавил. Старик облегченно вздохнул, оказывается, ему почудилось, будто под колеса кинулась белка. Надоел он мне.
— Разумеется, это было бы очень печально, но она успела отскочить, — я постарался придать своему голосу как можно больше озабоченности. Нелегко сносить причуды случайных знакомых, но ведь я-то взял его в машину по доброй воле.
— Не подумайте, будто я настолько чувствителен, что стал бы упрекать водителя в рассеянности, попади под машину заяц или какая-нибудь птаха. Белки — дело другое. К ним у меня отношение особое — я ничего не могу с собой поделать, — сказал мужчина тоном, каким говорят бухгалтеры. Он сводил с собой
