— Уберите отсюда собаку, — сказали мне. — Нам надо протокол составить.
— А у меня от Ракси секретов нету, — сказал я с достоинством. — Составляйте протокол в его присутствии. — Посопели, но собаку оставили.
— Как вы объясните свое недостойное поведение? — спрашивают у меня.
А я отвечаю:
— Я хотел бы показать вам зад.
— Гражданин!
— Чего?..
— Не забывайте, где вы находитесь. Ежели мы занесем ваши слова в протокол, дело примет серьезный оборот.
— Потому я и хочу вам зад показать, что дело серьезное.
— Прекратите шуточки, гражданин Соом.
— Какие шуточки? Не в шутку ведь пришлось брюки в шиповнике оставить.
— Как же так?
— Да вот так уж. Я теперь все равно как терка дырявый. Гляньте сами.
И стал разоблачаться.
Эх…
Представители власти разоблачаться не дали. Сказали, что сааремаской милиции и без абрукаских задов хватает на что глядеть.
— Желаю вам в этом всяческих успехов, — сказал я, застегиваясь. — Можно теперь домой вернуться?
— Не раньше чем через десять суток, — ответили мне благожелательно.
— Ах так. Видать, тут люди не жадные.
— Меньше нельзя. Вот ежели б вы трезвый были, тогда другое дело…
— Дело дрянь… Прямо сразу, что ль, садиться?
— Разумеется.
— Сразу не получится.
— Почему это?
— Надо в лавку заскочить. Колбасы купить для собаки.
— До собаки нам дела нет.
— А мне есть. На казенный кошт я собаку не допущу.
— Никто и не собирается ее брать. Собаку домой отправите.
— Ни в коем разе.
— Отправите.
— Вот как я сижу тут со своей дырявой задницей, так вам и говорю: или мы оба останемся, или вы обоих отпустите.
Тут они призадумались.
Сложное положение.
А я им пояснил:
— За мои грехи не имеете права собаку наказывать.
— Значит, собаку надо на Абруку отправить.
— Для собаки самое большое наказание — с хозяином расстаться. Видать, вы в собачьей психике плохо разбираетесь.
— Придумал проблему.
— Раз уж у вас такая профессия, вы должны свою должность как следует исполнять.
— Прошу повежливее.
— Н-да…
— Собаку придется отослать, — сказали строго.
— Товарищи, — прохрипел я и добавил погромче: — Собака выть будет, пока грыжу себе в паху не навоет, ежели я тут один останусь.
— Вы в этом уверены?
— Позовите, пожалуйста, начальника. С вами без толку на эту тему говорить.
Призадумались. Сказали:
— Выйдите в коридор. Покурите.
Три сигареты выкурил.
Ракси сходил на прогулку в милицейский двор.
Потом опять пригласили.
Лейтенант откашлялся и важно сообщил:
— Гражданин Каспар Соом! Учитывая, что ваше нарушение не представляет общественной опасности, а также географическую специфику вашего местожительства (ну да, заморское дело!), решено подвергнуть вас аресту на десять суток условно и штрафу в десять рублей.
— Спасибо. Штраф тоже условно?
— Но-но…
Ладно хоть отпустили. Мы с Ракси прямым ходом дунули в забегаловку. Заказал пару пива и для Ракси пару котлет.
— Лопай, друг, — сказал я ему. — И держи морду выше. Мы с тобой условные ребята, вот так вот.
Чего только в жизни не случается. А где же еще, ежели не в жизни? Последним сном надолго уснем, тогда уж с нами ничего не случится.
Эх… Да и что в этакой тесноте случиться-то может?
На сене бы куда приятнее поваляться, чем тут. Мука мученическая. Лежи и ничем пошевелить не смей, словно адвентист седьмого дня в субботний день.
Теща одного адвентиста утопла возле яхтклуба в Курессааре на глазах у зятя. Потом у него спрашивали, почему он дорогую тещу из воды не вытащил, а мужик невинным голосом отвечал:
— Я по субботам не работаю.
Ох, что-то больно тихо на катере стало. А чего удивляться. Сколько можно зубоскалить, когда гроб домой везут.
Вообще-то еще слава богу, что я не сильно поддал. А то давно бы песню затянул:
Ежели таким замогильным голосом напугать Марге, небось тут же кончила бы икру метать. Это уж точно… А все же я заверять не стану, будто Марге такая уж злая и колючая. Обыкновенный человек. Ежели б она не была человеком, да еще и женщиной, разве я прожил бы с ней тридцать три года. И притом любил ее. С женщиной, какую не любишь, нет резона жить. Лучше уж положи себе в кровать еловую чурку, ежели одному спать скучно. Колючая, конечно, зато не ворчит и не хнычет. Вообще-то Марге душевная, добрая. Только показывать это стесняется.
Когда я в первый раз ездил в Таллин Луйги навестить — она с другим мужем жила, не с этим, что во Франции могилы перекапывал, — так вперед все сараи и чердаки на Абруке облазил, собрал кучу старых коровьих колокольцев. Отвезу-ка, думаю, в подарок молодым, пусть висят в спальной горнице, чтоб могли по вечерам душу облегчить, послушать, как стадо домой идет. Марге, ясное дело, тут же засопела и говорит: «Дал бы им лучше денег на цветной телевизор, чем эдакое барахло в столицу тащить. В ихней квартире и без того не повернешься». Насчет тесноты это уж точно. Салаку или, скажем, кильку в кухне еще выпотрошишь, ну а у окуня хвост уж в коридор вылезет. Все же в спальне под потолком местечко нашлось, там я свою гармонию и развесил. Тихонько, одним пальцем качнул язычки — динь-динь, динь-динь, динь- динь — такая благодать в душе разлилась, ложись на пол и плачь. Молодые годы вспомнились. Все
