вермахта революцию и мятеж лишь потому, что им разонравился человек, или потому, что наступила полоса неудач, то я могу назвать это только безнравственным».

* * *

Профессор доктор Экснер: «Получали ли вы от Гитлера какие-либо особые знаки отличия?»

Йодль: «Я неожиданно получил к окончанию кризиса в Виннице 30 января 1943 года от фюрера золотой знак почета партии. Это был единственный знак отличия, полученный мною от фюрера».

Профессор доктор Экснер: «В течение этих пяти с половиной военных лет?»

Йодль: «Да».

Профессор доктор Экснер: «Получали ли вы от Гитлера или партии подарки или еще что-нибудь?»

Йодль: «Ни пфеннига, ни брючной пуговицы. Чтобы ни о чем не умолчать, должен упомянуть, что мы получали от фюрера в ставке на каждое Рождество пакет кофе».

Профессор доктор Экснер: «Появилось ли у вас какое-нибудь имущество с оккупированных вами территорий, получали ли вы что-либо как подарок или сувенир?»

Йодль: «Ничего. Если в обвинительном заключении есть фраза: «Обвиняемые обогащались на оккупированных территориях», то я, со своей стороны, могу лишь сказать – я повторяю это довольно часто, – что все это клевета на порядочного немецкого офицера».

«Документ» для гаулейтеровского доклада

Обвинители приводят один документ как доказательство того, что Йодль был «несомненным последователем фюрера». Что это за «документ» такой, выясняется 3 июня 1946 года на допросе Йодля.

Профессор доктор Экснер: «И каково содержание доклада?»

Йодль: «Он состоял, как я уже говорил, из обзора стратегического положения. Здесь перед судом было, естественно, зачитано лишь введение. Это введение дало нам только взгляд на то, что находится позади нас, но это взгляд не на политическое положение, а на стратегическое. Я описывал необходимые оперативные действия для так называемой наступательной войны. Я никоим образом не разделял мнения партии, но может быть, как, разумеется, любой офицер Генерального штаба, разделял мнение Верховного главнокомандующего. В то время уже не стоял вопрос: национал-социализм или демократия, тогда речь шла о существовании или несуществовании немецкого народа. И в Германии, как и в соседних странах, были патриоты. И я считаю и буду считать себя патриотом, пока могу дышать.

В остальном – не важно, о ком говорят, важно, что и о чем говорят. Я могу лишь сообщить, что читал это сообщение также и перед главнокомандующими военных округов[21] и офицерами армии резерва».

Профессор доктор Экснер: «В начале и в конце речи присутствует неоспоримая хвала фюреру и партии. Зачем же вы включили ее в эту чисто деловую, военную речь?»

Йодль: «Я не мог начать подобный доклад с критической полемики в адрес партии или моего Верховного главнокомандующего. Было необходимо установить доверие между офицерами и партийным фюрером. Это доверие было как условием достижения своей цели с помощью доклада, так и условием победы. В остальном же я просто хотел сказать что-то решительное, то, что обвинение здесь представляет как документ L-172…»

Профессор доктор Экснер: «Это гаулейтеровский доклад».

Йодль: «Это совсем не гаулейтеровский доклад, это даже не доклад, который я делал; это набор предварительных документов для этого доклада. Это лишь первый грубый набросок, совершенно недоработанный, в нем слишком много абсолютно несущественных деталей и положений. А основа доклада – сообщения о сегодняшнем положении, о враге, его средствах принуждения и целях – отсутствует».

Профессор доктор Экснер: «Так это не рукопись вашего доклада?»

Йодль: «Нет, не рукопись, хотя со стороны это выглядит совершенно иначе» (Т. 15).

«Игры» обвинения

Благодаря кому эти записи или неполная рукопись попадут в руки к обвинению? Или это все случайность? Нет, в любом случае это не случайность, так как часто в течение «процесса» обвинение предоставляет такого рода неполные «документы» в качестве доказательства. Внезапно появляются так называемые «протоколы» или «ключевые документы» (они не были ни подписанными, ни даже написанными от руки), и каждый «протокол» содержит другой не совпадающий с предыдущим текст. Но «суд» их ценит, и они – как, например, так называемые «протоколы Хоссбаха» и «Ванзее» – и сегодня используются победителями прошлого как «безупречные доказательства» для их антинемецкой пропаганды.

Также на методы и «закулисные игры» обвинения проливает свет эпизод, описанный британцем Дэвидом Ирвингом (Мир в воскресенье. 1971. 24 октября):

«До Нюрнбергского процесса было немыслимо, чтобы одна сторона скрыла часть документа, которая могла бы оказаться полезной для другой стороны. В Нюрнберге же защита получает лишь обвинительное заключение и выписки из документов. На этом они должны построить тактику ведения защиты.

Например, против обвиняемого Розенберга была зачитана выписка из документа, в котором подробно рассказывается о зверствах в восточных областях. Защите с трудом удалось доказать, что обвинение опустило часть документа, в которой говорилось о том, что подчиненные Розенберга протестовали против описанной жестокости…

Важная книга бывшего румынского министра иностранных дел Гафенку, которая уже была известна всем в Швейцарии, для защиты в Нюрнберге оказалась недоступной, как и текст депеши руководителя американского Генерального штаба, в которой генерал Маршалл сообщал, что перед нападением на Перл-Харбор между Германией и Японией не было никакой договоренности о совместных действиях».

В обвинительном заключении было написано, что Германия развязала против Америки «наступательную войну», хотя все было наоборот. И эта телеграмма Маршалла была очень важна для отклонения преднамеренной лжи о «наступательной войне против Америки».

Свидетели защиты «спрятаны»

Помимо закулисных «игр», в распоряжении обвинения есть и другие подлые методы: свидетелям защиты мешают дать показания в Нюрнберге.

Когда защитник Геринга доктор Отто Штамер хочет допросить живущего в эмиграции польского генерала Андерса о подробностях массового убийства русскими польских офицеров в Катынском лесу, Андерсу запрещают выступать в качестве свидетеля в Нюрнберге.

Куда хуже, как пишет Ирвинг, обходятся с генералом ваффен-СС Карлом Вольфом, который хочет выступить в защиту Кальтенбруннера и ваффен-СС: американцы тут же отправляют его в сумасшедший дом. Так до сих пор еще нередко поступают в России с неудобными людьми. В сумасшедшем доме свидетель Вольф находится довольно долго. И лишь год спустя, когда потребуется его выступление на другом процессе, он сумеет доказать, что полностью здоров.

Неясные источники доказательств

О так называемом «дневнике», который также и сегодня приводится как самое «главное доказательство», генерал-полковник Йодль говорит в Нюрнберге:

«Во время войны у меня не было дневника, но я, естественно, вел десятки тетрадей, в которых делал пометки… важные места подчеркивал красным, позже моя секретарша их выписывала… Больше я эти бумаги не контролировал, не видел и не знаю, как они попали в руки обвинения».

Председатель: «Вы говорите, что они попали в руки обвинения. Не подразумеваете ли вы под этим, что они не принадлежат к тем документам, которые вы передали в руки обвинения?»

Йодль: «Нет, я не знаю, что происходило с этими выписками из моей рабочей тетради, а обвинение каким-то образом их нашло. Все остальное является отрывками и частями фрагментов

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×