время подумать, — заключил Волков.
Рабочие пошли из кабинета, а Волков, задержавшись, предупредил:
— Имею поручение от главы областной администрации предупредить вас, Леонтий Васильевич, никуда не отлучаться из города, пока не уладите конфликт с рабочими вокруг больницы. Иначе будет объявлен розыск. Будьте здоровы, — и вышел, не прощаясь.
На дворе Волков сказал дожидавшимся делегатам:
— Действуйте дальше, товарищи, по своему плану. Я вам обещаю грузовую автомашину для трибуны и радиоаппаратуру для озвучивания митинга. Все, будьте здоровы! Вы, Мартын Григорьевич, укажите мне место и время, куда подать машины. Успеха вам. На митинге меня не ищите, — и он направился к проходным.
Делегаты еще посовещались, наметили план действий, конкретные поручения каждому. Петр получил поручение выступить на митинге.
Маршенин долго смотрел на закрывшуюся за Волковым дверь кабинета в тяжелом раздумье. Потом с усилием поднялся и стал ходить неслышными шагами по мягкому ковру, заложив руки за спину и перебирая мысли, вызванные посещением делегации.
Вообще-то посещение делегации оставило в нем смутные, мятущиеся чувства. Рабочие вызвали в нем желание сопротивления и борьбы с ними, борьбы за сохранение зданий больницы за собой. Разом с тем делегация как бы внушила ему чувство реальности той силы, что всегда стоит перед ним непреодолимой стеной, которая грозит двинуться на него и раздушить, или в лучшем случае заслонить от него больницу.
Затем перед его мысленным взором предстали его дети со своими магазинами и палатками, и сыновья осторожно подталкивали его к тому, чтобы отказаться от больницы и сосредоточиться на торговле, создать настоящую торговую компанию с названием Маршенин и К№ и забрать в свои руки всю торговлю в городе. Такая возможность есть и соблазняет своей легкой достижимостью. Это обеспечивало бы ему свободу и независимость действий с влиянием на общественную жизнь и на людей, организующих эту жизнь. А главное, весь рабочий класс города, сам того не замечая, так сказать, мягким методом окажется под его влиянием, а завод отойдет на второе место, и черт с ней, с больницей!
Он продолжал ходить решительным шагом и думать, подсчитывать и все же решил: Нет, за больницу я еще буду бороться, больно горячий кусок не могу подбросить своему классовому волку. И удовлетворенный сел за стол, к телефону.
Неожиданно приятная встреча
Ночь выдалась душная, тревожная, наполненная предчувствием чего-то неожиданного, что не сулило душевного облегчения. Такое беспомощно-гнетущее состояние души было самое тяжкое из всего того, что являли собою для простого рабочего человека реформы его жизни. Ведь, по сути, реформировались не только экономические завоевания, не только социалистическое общество, не только почти вековой советский уклад жизни, реформировался сам человек, его душевный образ бытия. И все это делается, как бандитское ночное грабительство.
Петр Агеевич превосходно знал, что душу невозможно реформировать, ее можно только обездушить, то есть сделать человека, обладателя души, бездушным, значит уродливым, изломанным, нравственно ослепшим и оглохшим, чего реформаторы-капиталисты к общему всечеловеческому огорчению и эпохальному осквернению успешно достигают. Но уродование законов исторического развития противоречит здравому смыслу общественного развития, в котором заложено лишь поступательное движение, а движение вспять лишает людей духовных крыльев для полета мыслей, отнимает силу духа для творчества и борьбы.
Такое тягостное состояние души вызывало у Петра Агеевича по ночам тревожные сновидения. Вот и на этот раз он пробудился с ощущением тревоги. Он с испугом открыл глаза, тотчас воздух в комнате беззвучно полыхнул слабым красным светом и мгновенно погас. Через минуту отражение отдаленной вспышки повторилось.
Петр осторожно, чтобы не разбудить жену, поднялся, прошел в кухню, сопровождаемый вспышкой немого пламени, выпил воды и на цыпочках, балансируя руками, вернулся в спальню, подошел к окну и остановился, наблюдая за далекими зарницами. Освещая полнеба, немые, они, казалось, сторожили душную ночь, а рассеянный полумрак в комнате при вспышке молнии в миг, будто сгорал и вновь воскресал из пепла.
Петр несколько минут постоял, понаблюдал веселые немые зарницы, вернулся к кровати, подумал: Должно, к утру — подойдет дождь. Мысль о возможном дожде соединилась с мыслью о делах предстоящего дня, за время которого его товарищи должны подготовить предстоящий митинг и, может быть, пригласят и его в помощь, а он будет рад помогать в общем деле.
— Ты что не спишь, Петя? — раздался сонный голос жены.
— Зарницы разбудили… Смотри, какие сполохи. Свет их, наверно, давил на глаза.
— Я в детстве любила спать под свет зарниц. В их свете наша деревня проступала очень красиво, как на переводной картинке, было так прекрасно уловить этот чудный, сказочный миг… Спи давай, с утра на работу, с невыспавшейся головой — плохо, — она тотчас затихла и по-детски засопела.
Петр прислушался к тихому дыханию жены и подумал: Милый, дорогой мне человек, должно, во сне ощутила минутное душевное счастье. При нынешней жизни люди только во сне и могут почувствовать душевное счастье, когда успокоятся мысли, — и закрыл глаза, а отсветы зарниц еще долго давили ему на веки.
А Татьяна Сергеевна, верно, ничего такого не чувствовала. ЕЙ с утра тоже надо было на работу: в школе она уже значилась в штате педколлектива и, пока еще не пользовалась каникулярным отпуском, занималась с учащимися на загородном школьном земельном участке, где уже буйно и гонко росли картофель, морковь, свекла, помидоры, фасоль. И школьная столовая на весь учебный год будет обеспечена собственными овощами и картофелем.
Такой порядок завел директор школы Краснов Михаил Александрович. Он выпросил участок земли в пригороде и шефскую помощь колхоза, который не поскупился на небольшие затраты на вспашку участка и на удобрения посевов. А удешевить школьное питание для детей в нынешней рыночной ситуации — самое разумное дело, да и детей занять, оздоровить трудом в сочетании с летним лагерно-полевым отдыхом — тоже разумное дело.
И для Татьяны Сергеевны применение к общей пользе своих с детства познанных агротехнических навыков и полдня пребывания на поле в кругу детей — тоже всесторонне полезное дело. А улавливать и разгадывать скрытые движения в детской стихии, и вовсе было похоже на увлекательное занятие, незнакомым до сих пор для нее искусством.
Утром на работу Золотаревы, как и прежде, ехали вместе. Как только они вошли в троллейбус со средней площадки, Петра Агеевича окликнул знакомый голос от кабины водителя:
— Эй! Петр Агеевич, утренний привет тебе!
Петр взглянул на позвавшего его человека и узнал в нем Станислава Алешина из автобусного хозяйства, с которым познакомился на собрании секретарей парторганизаций. Петр также громко и заметно доброжелательно ответил ему на приветствие.
На Золотарева оглянулись почти все пассажиры троллейбуса, его многие знали по работе на Станкомашстрое, или по многолетнему совместному проезду по заводскому маршруту и с интересом отнеслись к обмену приветствиями между этими различными по возрасту и, чувствовалось, по жизненным интересам мужчинами. Алешин явно раза в полтора был моложе Золотарева и по внешнему виду со своей наголо остриженной головой для стороннего глаза никак не подходил Золотареву в приятели.
По громкому оклику Алешина и по скрытому тону в голосе Петр понял, что Станислав вознамерился обратить на себя общее внимание пассажиров и продолжить разговор.
— Ты читал, Петр Агеевич, обращение работников заводской больницы о проведении завтра митинга в защиту больницы от директора завода, который вознамерился угробить больницу и оставить рабочих без лечебной помощи?
— Нет, не читал, — громко отвечал Петр и продолжал любопытствовать так, будто речь шла о совсем
