— Он-то, Ельцин, пушками танковыми и создал капитализм — раздал государственную собственность в косматые руки… Теперь ты хочешь, чтобы все добровольно назад вернули?
По толпе прошел веселый шум, волной прокатилось нетерпеливое движение, похожее на волну морского прибоя, похожее на нетерпеливую поддержку возражений высказываниям Полехина.
— И все-таки, все-таки, других решений, дорогие мои друзья, пока не может быть: силы мы свои рассыпали вроде как за расхватом той самой купеческой мелочи. Демократы, которые быстро перерядились в халаты либерал-демократов, обвиняют нас за критику, а на самом деле требуют: и о том молчи, и о другом молчи, то есть смирись и терпи. И устами президента даже лозунги выбросили о терпении и примирении. А за этим стоит тайное и явное вымогательство — раскошеливайся, народ русский, и на своего капиталиста и на западного. Дескать, сам свои вопросы решай: нечего жрать — ищи, не во что детей обуть, одеть — ищи, негде жить — ищи, не на что детей учить — ищи, не на что лечиться — подыхай! Человек труда все это может находить только трудом своим, но и трудиться по-настоящему гарантий не имеет. В свое время народ советский для своего социально-экономического и политического обеспечения создал народное государство и все необходимое через государство находил и жил в покое. Но вот в результате контрреволюционного переворота и проведения буржуазных реформ вместе с нашей народной собственностью у нас отобрали и наше общинное государство, а вместо него либерал-демократы создали государство для буржуазии. Это государство отошло от трудового народа в сторону частного капитала и внушает людям труда решать свои социально-экономические проблемы без государства самостоятельно. Вот мы и поставлены перед фактом, искать формы борьбы за свои права. Тут меня поправили за слово критикуем. Правильно поправили. Но критика — это начальный подступ к другим формам и методом борьбы. Мы не станем просто так кричать: долой и баста! Мы объясним, почему — долой, объясним, и куда надо идти, и объясним, что надо идти к национализации частной собственности на средства производства, к установлению общественной собственности, к возврату народу его общенародной собственности, которая в корне пресекает эксплуатацию работника, обеспечивает трудовым людям экономическую независимость, а значит — личную свободу. Человек труда зависим только от своего труда, а доходы от общественного труда обеспечивают ему и все социальные блага, что мы в советское время и имели. Это и есть социализм — наш общий труд на наше общее благополучие. Вот что после критики или в ходе ее мы скажем и доведем до сведения, что за это будем бороться. Бороться до нашей победы! И все мы должны понять, что это есть наш рабочий удел — бороться за наши права и свободу. Судьба нам такая Богом дана — бороться, и в молитвах Богу это наше предназначение оправдывается.
Толпа безмолвствовала, но глаза людей светились воодушевлением.
Митинг встряхнул души
Полехин умолк и чуть отступил от микрофона, но было непонятно, кончил ли он свою речь, которую так странно прервал. И Костырин еще не объявил об окончании митинга, а Полейкин Кирилл широко шагнул к Золотареву и забрал из его рук Знамя, быстро свернул его, ловко натянул на него чехол и спрыгнул с машины. Запеленатое Знамя, колыхаясь над головами, поплыло, как поплавок, во двор завода, и там вся масса рабочих вместе со Знаменем отступила вглубь заводского двора.
— Куда понесут Знамя? — спросил Андрей Петра Агеевича.
— Спрячут на заводе… Считается, пока Знамя на заводе и под охраной рабочих, завод будет жить, — пояснил Петр Агеевич с явной гордостью за своих товарищей.
А Андрей тут же вспомнил из прочитанного, как во время войны бойцы берегли знамена своих полков как символы воинской чести и непобедимости патриотического духа, и поверил, что рабочие под своим Знаменем смогут уберечь свой завод от окончательного разорения. А их решимость к тому только что была проявлена и прозвучала призывом в речи Полехина. И он сегодня постоял под заводским Знаменем, как под символом решительности в борьбе, и был рад чувству единения и пламенности в своей душе, которое и после митинга не торопилось угасать и отыскало свой уголок в сердце, чтобы и в дальнейшем пламенить молодую кровь.
Участники митинга, крепко сгрудившиеся в плотную толпу, не в раз расшевелились, чтобы расходиться. Люди лишь задвигались на месте, топтались и дружески толкались, не в силах развернуться всей массой к улице. Над толпой стоял густо замешанный на коллективном возбуждении говор, звучал веселый смех, то в одном, то в другом месте слышалось одобрительное обсуждение речей выступавших ораторов. Упоминались с похвалой имена и Золотарева и Андрея.
В нерасшатанной еще толпе работников больницы, над которой все еще трепетали красные стяги, сдержанно, но удовлетворенно обсуждалось выступление главврача, к которому прикладывались итоги митинга.
— Давно нам следовало бы вот так поднять людей, — раздался внушительный мужской голос. — Может быть, и мы бы не голодали из-за неоплаты труда, больные не маялись бы без врачебной помощи.
— И не было бы тех смертей, что случились без лечения, — горестно добавил женский голос.
Толпа пошатнулась, стала двигаться всей массой к выходу из аллеи. А по сторонам пошло людское течение группами, они сталкивались и кружились, как в половодье сорванные кочки. Людское движение увлекло за собой и работников больницы. Над их головами, не угасая в свете яркого дня, под легким ветерком все еще колыхались флаги.
К месту митинга собралась большая стая голубей и галок. Птицы кружились над каштанами аллеи, то, приближаясь чуть ли не к самым верхушкам деревьев, то, взмывая ввысь. Птицы будто чувствовали беспокойство людей, собрались в стаю и метались над толпой в тревоге. Лишь небо со своего голубого свода спокойно взирало на землю, собирало в светло-голубой вышине округлые облака и чередой слало их к югу. Облака собирались в темную гряду к южному склону и приостанавливали свой бег, сталкиваясь в сплошную тучу, грозившую подняться в небо.
Стоявшие на машине организаторы митинга, понаблюдали за тем, как медленно расходились митинговавшие безработные, словно нехотя расставались со своей победой, за которой однако еще не вставала заря. Из кузова машины Петр Агеевич и Андрей сходили вместе, держа друг друга под руку, и так еще постояли на земле. К ним протолкалась Татьяна Семеновна, втиснулась меж ними, взяла обоих под руки и повела вслед за толпой, весело спрашивала и сама говорила:
— Здравствуй, Андрюша, молодец, что пришел на митинг… Волновался, наверно, при выступлении? Вы оба волновались, я чувствовала! Конечно, еще бы!.. Первый раз выступать перед такой массой людей. Но речи ваши очень хорошие: взволновали людей своей правдой и смелостью. Речи, идущие от души, в таком случае сами по себе складываются… Когда события жизненные долго обдумываются и сердцем переживаются за беды и боли людские, — она тараторила, подбадривая и успокаивая, взглядывая на их еще взволнованные лица. И ее глаза с глубокой синевой сияли радостью и гордостью. А Петру Агеевичу и Андрею для полноты переживаний и успокоения другой оценки их выступлений и не требовалось.
Татьяна Семеновна стояла в людской массе и слушала их речи слухом и мыслями этой массы трудовых людей и могла дать оценку всему сказанному и всему происшедшему так же, как воспринимали и понимали их участники митинга, стоявшие вокруг нее. Она видела и слышала, что люди воспринимали все сказанное с пониманием и с одобрением. А правда была произнесена смело и с разоблачением тех, кто принес рабочим беду на долгое время, почему и замалчивается и скрывается все, что касается несчастья людей, не только отдельных людей, а всех поголовно людей труда, как будто все они неудачники в жизни.
Когда толпа сдвинулась, до первой в аллее скамейки Татьяна Семеновна предложила:
— Давайте посидим, пока люди пройдут до конца аллеи и разбредутся по улице, — и первая села, притягивая мужчин. — Ну, расскажи, Андрюша, как каникулы проходят, скоро кончаются, отдохнешь ли за лето?.. А наши ребята в деревне у бабушки. Как Павел, Рита?
Андрей был готов поговорить с хорошо знакомыми и, по его мнению, близкими по духу и по положению людьми из одинаковой с ним рабочей и безработной среды. Он охотно и подробно рассказал о себе. Считал, что за лето он отдохнет физически и умственно и будет готов к предстоящему тяжелому учебному году и к тому, что после окончания одиннадцатого класса всем выпускникам школы предстоит еще более трудный год, год проверки на твердость характера и накопленных знаний. А еще выпускники школы
