— Но за что? — все еще сердито задавался вопросом Петр Агеевич. Ему, как честному человеку, с его простым, праведным мышлением, не умевшим подозревать других людей в лицемерии, все в Чечне было непонятно, лукаво, загадочно, хотя чувствовал — управляемо все это.
— Нам это не понять, — все еще уныло сказал Лукашов, — а капиталистам, Березовскому, например, все ясно, как божий день, но этот секрет он нам не откроет, как секрет собственного изобретения. А некоторые чеченцы говорят: все дело скрыто в нефтепроводе и в нефтекачалках.
Петр Агеевич задумался, стал вспоминать, что мог, из прочитанного о нефтяных войнах и раздорах. Неужели теперь и российские нефтяные промыслы становятся предметом международных раздоров? Потом спросил:
— А зачем в этом случае разрушать города, села, убивать невинных людей? Ведь говорят, все похоже в точности на варварство фашистов во времена нашей Отечественной войны.
— Сталинград, да и только, — подтвердил Левашов. — Говорят, что разрушают для того, чтобы обозлить чеченцев против России и отбить у них добрую память о русских людях, чтобы оправдать отделение. Но я видел иное: зло у них не массовое и легкое, как в драке. Они знают, что все творят не русские, не Россия, а новые русские, лукавые березовские.
— А чем же, скажи мне, там все кончится? — с отчаянным вздохом спросил Петр Агеевич.
— На мое понимание, так все может кончиться при воссоздании Советского Союза, советской власти, о чем чеченцы вспоминают со слезами. А примирить все народы может только Коммунистическая партия, как простонародная организация, — заключил Николай Минеевич с каким-то легким, уверенным светом в печальных глазах. — Но Компартию России туда не пускают. Другого договора я не нахожу, хотя и долго думал. Никто другой и ничто другое нас не примирит не только с Чечней, но и вообще людей России друг с другом и с государством, кроме компартии Советского Союза, никто иной не даст нам ни нормальной человеческой жизни, ни дружбы народов, ни свободы, ни права на полет души, — с каким-то освобожденным вздохом, резко и громко проговорил Левашов, точно сделал долго хранившееся или долго рождавшееся признание.
Вот ты какой, — подумал Петр Агеевич. — Всегда такой был, или Чечня этому научила? Он хотел еще спросить о сыне Левашова, но не успел, так как их позвала кладовщица к Галине Сидоровне. В дверях кабинета они встретились с бухгалтером и товароведом, верными помощниками и советчицами по торгово-финансовой части.
— Садитесь, доблестные мои мушкетеры, — необычайно оживленно пожала руки мужчинам и потом, расхаживая перед сидевшими мужчинами, еще раз назвала их своими мушкетерами. Затем остановилась у окна, наклонилась над своими фиалочками и будто с ними заговорила: — Всю свою жизнь мечтала поработать, поруководить мужчинами и никак не выходило, а теперь вот у нас два мужика, — и, обернувшись, подмигнула мужчинам, и хлопнула ладонями, села за стол с лукавым блеском глаз.
Мужчины, с удивлением взглянув друг на друга, не поняли, к чему прозвучали ее слова, и какие в них были намеки.
— Так вот мы, руководители нашего предприятия, — продолжала с юмором говорить Галина Сидоровна, подтрунивая над своими словами, и весело, по-матерински глядя на сиротливо сидящих мужчин и ждущих себе приговора от этой вдруг развеселившейся женщины, волею случая получившей возможность произнести слова о решении судьбы двух мужчин. Они и не догадывались о том, отчего ей было весело, и приятно поюморить. А веселилась оттого, что она, именно она нашла возможность трудоустроить двух мужчин. Этих мужчин, здоровых, сильных, красивых своей мужественностью и способностью нести на своих плечах не только бремя своей жизни, но и груз судьбы своих близких.
Сейчас они сидели в неизвестности о своей дальнейшей работе, а по существу перед неизвестностью о своей судьбе уже на ближайший час. Сидели в состоянии потерянности и бессилия перед той пустотой, которая вот сейчас перед ними может разверзнуться могильным холодом.
От такого вида мужчин и от представления той пустоты, в которой они могли бы оказаться, прими она неразумное решение, сердце ее наполнилось болезненной жалостью к ним. В эту минуту неожиданно пришедшие ей в голову слова: Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте она молча продолжала: Чем повесть о безработных и их детях. Она решительно и бодро встряхнула своей большой головой, подтолкнула кверху грудь и с радостным чувством сказала:
— Мы своей маленькой администрацией приняли решение, с которым, думаем, согласится весь коллектив и с которым, тоже думаем, и вы будете согласны. Первое, мы разделим и четко определим ваши производственные обязанности. Вы, Николай Минеевич, возвращаетесь к своим привычным делам — слесаря-электрика с дополнительным выполнением подсобных работ (вы их знаете) и других поручений по вашему производственному процессу. Пока вы отсутствовали, ваши обязанности по совместительству исполнял Петр Агеевич. А после двадцати дней работы Петр Агеевич был переведен на должность шофера грузовой машины и экспедитора со своим должностным окладом. А ваш оклад накапливался, так что вы зайдите в бухгалтерию и получите его, — заметив у Левашова желание возразить, она предупредила его: — Никаких возражений и вопросов не надо. То, что вы задолжали, вам хватит на год расплачиваться. Так что идите и получите вашу зарплату… Ничего, ничего — это как раз предложение бухгалтера… У нас ни один человек не может работать с ледяным сердцем, а у нашего железного бухгалтера сердце мягче воска, отчего она и держит внешнюю строгость.
Галина Сидоровна говорила это с улыбкой, но внятным голосом, не допускавшим возражений и размышлений. А лицо ее, добродушное и округло-мягкое, при этом, казалось, еще больше размягчилось от добродушия и вызывало желание со всеми ее решениями соглашаться.
Хотя, какое тут может быть еще согласие, ежели ее решение, в высшей степени человеческое, вызывало лишь чувство благодарности. Вот только вставала, задача, — в какой форме должна быть ответная благодарность от мужчин.
Впрочем, Петр Агеевич не слышал еще, за что и как он должен будет от себя благодарить Краснову, ставшую теперь не только его директором по работе, но и товарищем по партии. Но он от себя был благодарен ей за столь человечное отношение к Николаю Минеевичу, который был бы в безвыходнейшем положении, оставаясь сейчас один на один в сложившейся ситуации.
О том, что он и свою долю внес в сохранение зарплаты Левашова, отказавшись от ее получения за слесарные и подсобные работы, Петр и не смел думать. Он вообще не имел привычки думать о благодарности за свои услуги и людям и производству, — такая советская бескорыстность отложилась в его характере, и теперь ему и век свой доживать с ней, с советской бескорыстностью. И хорошо, что она, советская бескорыстность, живет еще среди людей осколком житейской среды от советского общества и как-то помогает людям выживать в отброшенном от государства состоянии.
— А вы, Петр Агеевич, по-прежнему будете у нас шоферить на своей машине, — обратилась Галина Сидоровна к Золотареву и, прищурив улыбчивые глаза, добавила: — но при должности заместителя директора гастронома по административной части.
Петр Агеевич от неожиданности целую минуту молча смотрел на директрису большими, удивленными глазами, потом спросил:
— Как же это будет получаться — шофер и заместитель директора?.. Да я никогда и не ходил в начальниках!
Вопрос был точно таким, каким Галина Сидоровна и ожидала от него — скромного, чисто рабочего человека, который в прошлом, имея почетную работу слесаря высшего разряда, довольствовался ее постоянством и неотъемлемостью от его права на гарантию такого труда. А когда у него отняли, казалось бы, неотъемлемую от него работу, он был рад тому, что нашел подходящую к своей профессии работу и больше ни на что не претендовал.
— Я готова была к такому вашему возражению, Петр Агеевич, — засмеялась Галина Сидоровна, — Но, если, в моем предложении смутившие вас слова поставить в другом порядке, то получится вполне приемлемо: заместитель директора магазина по административно-хозяйственной части и водитель машины-фургона. Так приемлемо будет? — продолжала смеяться директриса и вроде как за поддержкой обратилась к Левашову: — Как, Николай Минеевич, правильно будет?
— Даже очень правильно, Галина Сидоровна, — поддержал Левашов, — а то ведь ни вам, как директору, ни нам, как подчиненным, без вашего официального заместителя нескладно получается. Так что, Петр Агеевич, ты в самый раз и подобрался. И то сказать, насколько мне видно, все работницы и
