Начальником станции был товарищ Папанин.
Мне никогда не нравилась теоретическая работа, связанная с кабинетными занятиями. Земной магнитизм я избрал своей специальностью главным образом потому, что это связано с длительными экспедициями. И поездка в Арктику была просто логическим развитием моих дум. На зимовке на меня возложили две задачи: обслуживание магнитной обсерватории и проведение магнитной съемки архипелага. Никогда я раньше на севере не был, никакого понятия о полярных путешествиях не имел, не знал даже, как запрягают собак. Почти сразу по прибытии в бухту Тихую мы отправились к одному из близлежащих островов — Кетлицу, чтобы испытать наше дорожное снаряжение. Все мы были новички, 25 километров одолевали больше трех суток. Дорогой нас застигла пурга, мы шли, ориентируясь по компасу. Когда туман закрывает горизонт, человеку не хочется верить компасу. Папанин постоянно уклонялся в сторону. Мы поправляли его, но ему казалось, что компас показывает неверно, и потихоньку, украдкой [191] он старался свернуть направо. В этом же пробном путешествии я впервые встретился с белым медведем. Была ясная лунная ночь. Я вел наблюдения над звездами. Обернувшись, я увидел, что у задней стенки палатки стоит медведь и обнюхивает полотняную стенку над головой спящего Папанина. Папанин почувствовал прикосновение медвежьей морды, проснулся и сонным голосом спросил меня, кто ему мешает спать. Я ответил, что в гости к нам пришел медведь. Иван Дмитриевич моментально выскочил на снег, выстрелил, медведь удрал. Мы кинулись за ним, но догнать не сумели.
Весной начались большие походы по всему архипелагу. Точной карты Земли Франца-Иосифа не существует до сих пор. Многочисленные экспедиции, которые там были, хорошо описывали какую-нибудь одну часть архипелага и лишь приблизительно отмечали положение других островов. Поэтому мы одновременно делали топографическую съемку, пополняли карту, наносили на нее вновь открываемые мысы, заливы и даже целые острова. Раньше мне приходилось читать о волнении, с которым люди взирали на острова, впервые видимые ими. У нас все это было как-то просто. Не раз мы обнаруживали какой-нибудь остров, не нанесенный на существующие карты, «открывали» его, наносили на карту и шли дальше. Путь продолжался двадцать дней. Ежедневно мы проходили 20–30 километров. Часто встречались с медведями, и нашим любимым занятием стала охота на них с одновременным фотографированием всего процесса охоты. Мой спутник Кунашев держал окруженного собаками медведя на мушке винтовки, а я, орудуя плохоньким фотоаппаратом, делал несколько снимков. Так, работая, охотясь, [192] фотографируя, мы добрались до острова Рудольфа — самого северного острова архипелага Франца-Иосифа, где тогда находилась маленькая советская зимовка из четырех человек. Там нас застала полярная весна, проливы между островами вскрывались один за другим, и нам пришлось просидеть на Рудольфе четыре месяца, пока нас не сняло промысловое судно «Смольный».
Весной 1934 года я отправился вместе с Папаниным зимовать на мыс Челюскин. Первые месяцы зимовки оказались сплошной строительной горячкой. Мы строили жилые здания, склады, павильоны для научных работ, новую радиостанцию. С нами была небольшая авиационная группа, и зимовка началась трагедией. Летя в тумане, летчик Воробьев врезался в обрывистый каменный берег, самолет был разбит, Воробьев и летевший вместе с ним авиационный инженер Шипов убиты. Шли дни. Во время зимовки мы как следует опробовали в полярных условиях два вездехода. Они работали великолепно, и недаром потом, строя базу на острове Рудольфа, Папанин включил в состав транспорта зимовки свои любимые машины. Работы, вообще, было очень много. Помимо научных наблюдений, текущей строительной деятельности, экспедиционных исследований мы много занимались и самообразованием. У нас работали всевозможные кружки, начиная от кружка по изучению истории партии и кончая семинарами английского и немецкого языков. С наступлением полярной весны мы предприняли ряд экспедиционных вылазок в районы Таймырского полуострова. Нередко нас сопровождали самолеты зимовки, указывая лучшую дорогу. Одно из этих путешествий, предпринятое для обследования [193] режима реки Таймыр, продолжалось три месяца. За это время мы определили ряд астрономических пунктов, нанесли на карту многие, не известные до того времени притоки реки, вели магнитные наблюдения.
В Ленинград я вернулся в 1935 году. И почти сразу начал готовиться к зимовке на Северном полюсе.
* * *
Товарищ Федоров — Герой Советского Союза. Награжден двумя орденами Ленина.
Льдина № 3
Как только самолеты закончили свой путь с полюса и опустились на снежный наст Рудольфа, Шмидт выпрыгнул из самолета и бегом поспешил в штабной домик к телефону. Он хотел узнать, не установила ли радиостанция зимовки связи с Алексеевым. Вскоре начальник вернулся опечаленный: связи еще не было. Вместе с ним пришел Головин. Голова пилота была перевязана широким бинтом. За время нашего отсутствия Павел перенес тяжелое воспаление среднего уха. Доктор силой удерживал летчика в постели. Но сегодня, узнав о вылете эскадры и видя сплошную облачность над Рудольфом, Павел завел самолет и пробился сквозь облака, чтобы встретить нас и указать дорогу.
— Могу лететь к Алексееву, — сказал он Шмидту, — моя машина полностью заправлена, экипаж готов.
— Сколько бензина вы сможете уделить Алексееву? — спросил начальник экспедиции.
— Тысячу килограммов, — ответил летчик. [194]
— Отлично! Готовьтесь. Штурманом пойдет Ритсланд.
Через несколько минут все уже опускались вниз на вездеходе по склону купола к зимовке. Как приятно после жизни на льдине вновь увидеть дома полярной станции, мачты радиомаяка, монументальные склады. Мы узнавали каждый угрюмый камень, встречающийся на дороге, окоченевшие снежные сугробы, опознавали лыжные следы, прочерченные две недели назад.
На мачтах станций развевались праздничные флаги. Входы в дома украшены флажками, ручные медвежата повиты галстуками, но здания пусты и кажутся необитаемыми. Все население зимовки собралось в радиорубке. Там шел разговор с Алексеевым. Командир корабля сообщил, что у них все в порядке. Самолет цел, экипаж жив, льдина отличная. Облачность оставили на высоте 600 метров. Долго искали подходящее место для посадки. Лед был мелким, битым, неровным, но сели, как полагается, хорошо. После посадки штурман Жуков определил координаты: широта 83 градуса 37 минут, долгота 61 градус 30 минут. В баках корабля осталось всего 250 литров горючего.
Начальник полярной станции любезно пригласил всех к столу. Кают-компания выглядела празднично и аппетитно. Живя на полюсе, некоторые из нас дали торжественнее обещание, добравшись до Большой Земли, напиться дочортиков. И вот мы сидели за столом. Завхоз зимовки выставил великое изобилие всяких вин и водок. Пей, гуляй! Мы настойчиво требовали от товарищей, давших обещание напиться, не слов, а дела. Но выпив пару рюмок коньяку, они признали себя несостоятельными, украдкой вылезли из-за стола и завалились спать. Все [195] были утомлены бессонной ночью, тревожными часами перелета, когда каждый из нас, таясь от других, не раз тихонько бегал к бензиновым бакам, опасливо посматривая на показания литромеров. «Хватит или не хватит бензина до острова?» — размышления на эту тему утомили всех куда больше, чем самый полет от полюса до Рудольфа.
Очередной срок связи с самолетом Алексеева был назначен на семь часов вечера. Минута в минуту в назначенное время репродуктор донес суховатый, четкий, чуть скучающий голос Жукова:
— Алло, алло, остров Рудольфа, остров Рудольфа! Вызывает самолет Алексеева. С добрым утром! У нас все отлично выспались, сейчас обедаем. Жалеем, что должность Виленского исполняет Шевелев. Он накидал в кастрюлю образцы всех концентратов и решил, что они сами сварятся. Получилось варево. Нельзя ли вместе с бензином прислать Виленского? Когда вылетает Головин?
К вечеру погода в нашем районе окончательно испортилась. Снова туман, снова низкая облачность, плохая видимость. Лететь было нельзя. Головин сидел на аэродроме со своим экипажем и играл в преферанс. Дела Героя Советского Союза были определенно плохи: и лететь нельзя, и на мизере взял пять взяток. Летчик нервничал, партнеры злорадствовали. На всякий случай мы подготовили к полету и нашу
