определился примерный состав сборной. Газеты напечатали серию очерков о тех спортсменах, которые могли претендовать на золотые медали в Олимпиаде. Обо мне, естественно, ничего сказано не было.
Но именно поэтому я вдруг опять стал получать письма. Люди писали отовсюду: из городов, сел, деревень. Писали дети, взрослые, прислал письмо даже один старик. Все интересовались моим здоровьем, планами на будущее, всех беспокоил один и тот же вопрос: буду ли я снова прыгать?
Ни на одно письмо я не ответил — сообщать сотне адресатов о своем безнадежном положении было мучительно. Но благодаря этим письмам я опять воспрянул духом. Прошло три года, как я исчез со спортивного горизонта, а меня не забыли. Я, оказывается, был нужен многим людям.
Я вновь вспомнил о Калинникове. Веру в чудеса медицины из меня давно вышибли. Я считал, что они существуют лишь на страницах газет, в репортажах и очерках о прекрасных хирургах. Однако, внимательно просмотрев несколько статей о методе Калинникова, я обнаружил, что некоторые слухи совпадают с написанным. Терять мне было нечего — через Всесоюзный комитет по физкультуре и спорту я добился разрешения на госпитализацию в Сургану.
Аэродром в Сургане был небольшой. Однако народу меня встретило много. Некоторые держали в руках цветы. Откровенно говоря, я на это не рассчитывал. Когда я ехал, беспокоился, как буду добираться до клиники, где устроюсь. Но у трапа стояли две машины: одна из клиники, другая из горкома комсомола. Отвыкнув от подобных почестей, я растерялся: в какую сесть? Комсомольцы оказались бойчее, усадили в свой Москвич.
Они же разместили меня в лучшей гостинице и на весь период пребывания в Сургане взяли надо мной шефство: обеспечивали транспортом, газетами, книгами, в общем, оказывали любую помощь.
На следующий день состоялся консилиум. В клинику я явился с тремя десятками рентгеновских снимков: они отражали всю историю моей болезни, все стадии ее развития.
Калинникова я представлял иным: обязательно в очках, сухоньким и стареющим. Он оказался крепким, широкоплечим мужчиной лет сорока восьми, с черными пышными усами и сильными пальцами. Держался он просто, уверенно, одет был в самый наимодный костюм, безукоризненно сидящий на нем.
Протянув большую руку, он произнес:
— Рад познакомиться. Калинников.
Я представился:
— Буслаев.
На консилиуме присутствовали еще десять хирургов. Как выяснилось, ученики Калинникова. Они долго рассматривали и передавали друг другу мои рентгеновские снимки, тыкали в них пальцами и говорили, что в этом месте необходимо поставить какое-то кольцо, там под таким-то углом пропустить штыковую спицу.
Я пытался понять смысл их разговоров и не мог. Меня раздражало собственное волнение. С какой стати? Сколько уже было подобных консилиумов? Масса профессоров с таким же умным видом произносили непонятные слова, а что толку? Все повторяется.
Неожиданно Калинников быстро обернулся ко мне:
— Вы какой наркоз предпочитаете? Обычный или передуральный?
Я недоуменно посмотрел на него:
— Не понял.
Доктор объяснил:
— При передуральном наркозе обездвиживается лишь нижняя половина тела. То есть во время операции вы пребываете в полном сознании, но боли не чувствуете. Вам, наверное, известно, что общий наркоз может отрицательно отразиться на сердце, почках — у кого как. А передуральный почти безвреден. Вы какой предпочитаете?
Я глухо проговорил:
— Зачем?
Он не понял:
— Что?
Я пояснил:
— Операцию… Мне…
Калинников растерянно оглянулся на своих коллег. Один из них улыбнулся, сказал:
— Через неделю вас будут оперировать. Доктор Калинников интересуется, какой вам сделать наркоз?
— Я понимаю, — поспешно ответил я. — Это я понимаю. Но операцию зачем?
Калинников воскликнул:
— Вы какой-то чудак! Вы для чего приехали — чтобы вылечить ногу, так?
Я тупо отозвался:
— Ну?
— А как же это сделать без операции?
— Погодите… — Я все еще не мог поверить. — Вы хотите сказать, что я смогу ходить, как прежде?
Калинников недоуменно пожал плечами:
— Конечно! Иначе бы мы вас не приглашали.
— Точно?
Хирурги засмеялись. Калинников покачал головой — мол, вот недоверчивый пациент, — сел за стол.
Я пробормотал:
— Извините… Я хотел лишь уточнить: я буду ходить без костылей?
Врачи отозвались дружным хохотом. Калинников улыбнулся:
— На абсолютно ровных ногах. Понимаете?
Я спросил напряженно:
— И вы это гарантируете?
Доктор ответил:
— Гарантию не дают даже авиакомпании. А самолет покрепче человеческой кости будет! — И добавил: — Но на девяносто процентов мы в успехе не сомневаемся. Вы можете быть свободны. До свидания.
Я поднялся, поковылял на костылях из кабинета. Я ничему не верил. Мне казалось, что вокруг меня творится явно что-то не то.
Передуральный наркоз был не очень приятен, и прежде всего психологически. Я сел спиной к анестезиологу, низко наклонился и стал ждать, когда он иглой отыщет крошечное отверстие между поясничными позвонками. Это было довольно опасно. Я знал — случайно можно угодить в корешки спинного мозга. Как только шприц анестезиолога попал в передуральное отверстие, попросил:
— Вливайте вашего зелья побольше! Стандартная норма меня не возьмет!
Анестезиолог, молодая доброжелательная женщина, ответила:
— Ничего, ничего. Не таких угомонять приходилось.
Меня (в который уже раз!) положили на операционный стол. В локтевые вены воткнули иглы, чтобы в случае надобности сразу ввести более сильный наркотик. Онемение нижних конечностей по всем правилам должно было наступить через двадцать пять минут. Через полчаса мои ноги покололи иголкой:
— Чувствительность есть?
Я ответил:
— Да.
Через пять минут снова кольнули.
— А теперь?
— Тоже.
Анестезиолог уточнила:
— Как прежде?
Я подтвердил:
— Абсолютно.
