Дени снова и снова укрывал мальчика, любовно говорил ему какие-то нежные слова, под которые дети так хорошо засыпают, отирал пот с красного от жара личика, приникал к губам, из которых с ужасными хрипами сходило, казалось, последнее слабеющее дыхание.
С наступлением сумерек появилась Мели, торопившаяся занять свое место у ложа маленького больного.
Дени уже падал от усталости и встретил подругу с распростертыми объятиями. Рассказав о предписаниях на ночь, художник бросился на постель и погрузился в тяжелый, наполненный кошмарами сон.
Мели сидела у изголовья Поля. Девушка инстинктивно ненавидела ребенка. Ей казалось, что бедный мальчик украл у нее привязанность любовника. В этом она ошибалась, плохо разбираясь в характере своего друга. Дени любил женщин вообще, то есть по-настоящему не любил ни одну. Но Мели упорно держалась за свою выдумку, которая щадила ее самолюбие — ведь она была для художника лишь временной любовницей. Мели, кроме всего прочего, злилась на сироту за то, что он явился невольным поводом безобразной сцены во время празднования Рождества. Девушке очень хотелось, чтобы все ее капризы исполнялись, а ребенок, как ей казалось, мешал, отвлекая на себя внимание и любовь художника.
Прошло несколько часов.
Красавица прачка с неприязнью смотрела на искаженное страданием личико малыша. Написанная на нем боль заставила бы плакать любую женщину, но не Мели.
«Зловредный подкидыш, — думала она раздраженно, — если благодаря тебе я смогу здесь зацепиться, то ты очень скоро вылетишь отсюда».
Губы девушки обнажили в недоброй улыбке мелкие хищные зубы.
Поль продолжал хрипеть, но Мели холодно глядела на него и не думала выполнять указания врача. Сжавшись в комок на стуле, она бормотала:
— Так я и дам тебе шампанского, недоносок. Ты что же думаешь, я всю неделю буду гнуть спину, чтобы поднести тебе вина по восемь франков за бутылку? Да откуда ты взялся? Может, твоя мать была шлюха и подцепила моего дружка?
Все же, хотя злая мачеха не поила Поля шампанским, она давала ему питье. Изводить на ребенка дорогое вино казалось ей бессмысленным, но питье — святое дело, оно необходимо. Ведь, несмотря на свою злобу, Мели вовсе не хотела, чтобы мальчик умер. Это не входило в ее планы.
Так прошла ночь.
На следующий день молодой корабельный доктор нашел ребенка в том же положении.
— Состояние не ухудшилось, есть надежда, — сказал он отцу.
Вечером вернулась Мели. В руках у нее был большой пакет с бельем и необходимыми вещами. Все это она спрятала в шкаф, торопясь по-хозяйски расположиться в холостяцкой конуре художника. Впрочем, девушка уже чувствовала себя здесь как дома.
Наступила четвертая ночь.
Врач предупредил, что, если в эту ночь не будет улучшения, спасти малыша уже не удастся. При словах Шарле сердце Дени словно пронзил раскаленный нож и по щекам потекли слезы.
В полночь Мели уговорила художника лечь. Тот так устал, что покорно улегся на свою постель, потребовав разбудить его, если станет хуже.
Два часа спустя сжигаемый лихорадкой мальчик, задыхаясь и кашляя, едва слышно попросил пить. Мели подала ему питье, но Поль слабеющим голосом попросил дать из бутылки, которая «колется». Молодая прачка, со злости налив побольше вина, протянула больному полный стакан:
— На, выпей до дна и оставь меня в покое.
Поль схватил стакан обеими руками и жадно, захлебываясь, задыхаясь, выпил все до капли.
Несколько минут он оставался неподвижен. Потом пот залил ему голову и грудь, лицо исказилось, превратившись из красного в лиловое, маленькое тельце скрутили судороги, и Поль закричал между приступами удушья:
— Папа!.. Я… умираю!..
Испугавшись и раскаявшись в своем дурном поступке, Мели стала будить художника. Тот вскочил, бросился к Полю, рыдая, целовал руки ребенка, приподняв его головку, шептал нежные слова.
Тело мальчика подбросила судорога, и вдруг началась сильнейшая рвота. Казалось, она никогда не прекратится.
— Это конец, — прошептал в отчаянии художник.
Молодой врач из своей комнаты услышал шум, крик, ходьбу у верхних соседей и, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по лестнице. Осмотрев ребенка после кризиса, который грозил его унести, молодой человек радостно закричал:
— Он спасен!
Нередко случается, что пневмония, достигнув своего апогея, внезапно отступает после тяжелого кризиса, сотрясшего весь организм.
Так случилось и с Полем. Температурный столбик, заходивший за деление 40°, опустился до 37°, пульс, бешено отстукивавший 125 ударов и больше, замедлился до 85, дышать стало значительно легче, и больной почувствовал себя хорошо. И все это за несколько часов! Такое неожиданное улучшение нередко оказывается стабильным — в течение суток температура нормализуется, самочувствие еще более улучшается, и в одно прекрасное утро больной, проснувшись, просит есть.
Уже на следующий день Поль стал поправляться, хотя еще накануне его состояние казалось безнадежным.
После своего дурного поступка, который мог убить ребенка, Мели резко переменила линию поведения: она старалась казаться доброжелательной к мальчику, радовалась его выздоровлению. Дени, вне себя от счастья, принимал все за чистую монету и приписывал выздоровление приемыша в большей степени заботам своей подруги. Та не возражала, с лицемерной скромностью опускала глаза, принимая благодарность художника, и в конце концов заявила, что хочет остаться.
— Конечно, оставайся, моя девочка, — говорил счастливый Дени, — отныне твое место здесь, а наш Поль, когда выздоровеет, будет рад назвать тебя мамой.
Полю со дня на день становилось лучше. Но его постигло горе, первое после смерти матери: его любимый доктор Шарле защитил диссертацию и должен был незамедлительно ехать в Шербур, на судно, к которому был приписан.
Мальчик привязался к корабельному врачу всем маленьким любящим сердечком. Узнав, что долго не увидит своего спасителя, он разрыдался, и его никак не могли успокоить. Дени, переполненный благодарностью, не знал, как ее выразить. Так что прощание вышло трогательным и торжественным одновременно.
Семья Биду, которую разом известили и о болезни Поля, и о его выздоровлении, в полном составе явилась на улицу Ванв порадоваться за мальчика и поблагодарить его спасителя.
Дени и папаша Биду сложились и подарили месье Шарле огромный букет прекрасных роз и белых лилий. Зима была в разгаре, и цветы стоили дорого.
Букет преподнесла Марьетта. Растроганный доктор перецеловал всех и покинул друзей лишь в самую последнюю минуту. Когда Шарле уже поднялся, чтобы уходить, Дени положил руки на головку приемного сына и сказал:
— Дитя мое, ты никогда не должен забывать ни форму морского врача, ни имя того, кто ее носит и кому ты обязан вторым рождением — доктора Анри Шарле. Всю жизнь, каждый день ты должен молиться за него.
— Обещаю, папа! — серьезно ответил ребенок.
ГЛАВА 7
ЗЛАЯ МАЧЕХА
