Планета призраков

нередки песчаные бури. «Арабский» нос, широкий и узкий, стал таким потому, что арабы обитают не просто в пустыне, а в жаркой пустыне, и теплый сухой воздух, проходя через узкие ноздри, лучше увлажняется и не обжигает легкие. И так далее…

В общем, вежливые хлопки, которыми была встречена новая книга Дарвина, так и не перешли в бурные аплодисменты, а ворчание противников было тихим и скучным. Дарвин продолжал заниматься наукой, писал что-то о червях и черноземах, плавучих льдах и хищных осах – но все это скорее напоминало инерцию. Главный триумф остался позади…

Бурных дискуссий, как уже говорилось, не могло возникнуть еще и оттого, что с доказательствами дело обстояло крайне скверно, их не было вообще. Дарвин мог до хрипоты твердить про «будущих ученых», которые непременно отыщут доказательства его правоты в виде «недостающих звеньев» между обезьяной и человеком – но подобные аргументы очень быстро приедаются, и к ним перестают относиться всерьез. Не зря на склоне лет у Дарвина вырвалось горькое признание: «Я являюсь всего лишь юнцом с несформировавшимися идеями».

И, наконец, самое примечательное. Перед своей кончиной твердокаменный, казалось бы, безбожник Дарвин совершенно недвусмысленно обратился к тому самому Богу, в которого долго не верил, которого «вычеркивал» из общей картины бытия. Сохранились подробные воспоминания леди Хоуп, ухаживавшей за больным Дарвином до самой его смерти. «У меня есть летний домик, – сказал Дарвин, указывая рукой в окно, на сад. – Там можно собрать человек тридцать. Я хочу, чтобы вы собрали всех этих людей и вместе почитали Библию. Завтра утром я отправлюсь на тот свет, и я хочу, чтобы вы помолились за меня, а также рассказали этим людям…» «О чем я должна поговорить с ними?» – спросила я. «Об Иисусе Христе и о спасении. Я считаю, это лучшее, что вы можете сделать».

Бог ему судья…

А мы, простившись с самим Дарвином, вернемся к его теории эволюции, которая прямо-таки просит, чтобы ее подвергли безжалостному критическому разбору.

Прежде всего, до сих пор не получен ответ на весьма существенный вопрос: что именно вызвало изменения и в животных, и в тех обезьянах, которые якобы превратились потом в человека? Вот именно, что? Радиация? Магнитное поле, вернее, его изменения? Некие микроэлементы, выпавшие с метеоритным дождем?

Да что угодно. Четких ответов все равно нет…

Вопрос еще более существенный: где «отработанный материал»? Те самые «промежуточные звенья»? «Отбракованные» разновидности?

А нету! Никаких вымерших «несовершенных вариантов» до сих пор так и не обнаружено. Как ни искали…

Теперь – что касается слезшей с дерева обезьяны. Какие такие нешуточные преимущества она могла получить? Пикантность в том, что обезьяна, переставшая жить на деревьях и ставшая с грехом пополам расхаживать на задних лапах, получала не преимущества, а одни дополнительные невзгоды…

Обезьяна, стоящая на задних лапах, становится гораздо более заметной для хищника, каких в Африке предостаточно. Дарвин учил, что она могла, видите ли, отбиваться камнями, палками и прочими подручными средствами, а это, дескать, как раз преимущество…

Ну, не скажите. Во-первых, отбиться камнем или палкой от милого создания вроде льва или леопарда довольно проблематично. Во-вторых, что еще существеннее, отбиваться дубиной должна была не та самая обезьяна, что браво спрыгнула с дерева и обосновалась в саванне, а ее весьма далекие потомки. Сменилось, надо полагать, не одно поколение, прежде чем двуногие освоили дубины и булыжники. Как же они выжили, эти поколения, пока осваивали?

Кстати, на четырех лапах значительно удобнее убегать от хищника, чем на двух. Современные шимпанзе и бабуины чешут на четырех конечностях гораздо быстрее, чем любой бегун-человек, даже олимпийский чемпион.

С зубами – тот же парадокс. Сменив клыки на человеческие зубы, дарвинские «перволюди» лишились опять-таки надежного оружия.

Так где же тут «преимущества»? Чего ни коснись, получается не преимущество, а сплошная деградация. Хождение на двух ногах приводит к множеству недочетов, которые резко снижают выживаемость как отдельного экземпляра, так и всего вида. Вот, навскидку…

1. Прямохождение резко снижает скорость передвижения (во всех последующих примерах сравнение идет с четвероногими «консерваторами»).

2. Прямохождение лишает способности хорошо лазать по деревьям.

3. Прямохождение в случае повреждения одной конечности лишает способности к передвижению (четвероногое животное может с грехом пополам убегать на трех ногах, а двуногий, сломавший или вывихнувший одну ногу, становится совершенно беспомощным).

4. Прямохождение осложняет беременность и роды.

5. Прямохождение вызывает ряд заболеваний, которые у четвероногих не встречаются: геморрой, грыжа, варикозное расширение вен, другие проблемы с кровообращением.

И еще. Дарвинская обезьяна якобы «лишилась шерсти», что должно было послужить ей исключительно на пользу…

Но ведь шерсть как раз и защищает африканских животных от солнечной радиации и просто жарких лучей! Лишившись шерсти, «двуногое» теряло очередное преимущество, спасающее не только от солнца, но и от ночного холода (в Африке, знаете ли, ночами довольно прохладно)…

Как ни крути, никаких преимуществ это выдуманное «двуногое» не могло получить в том случае, если и впрямь слезло с дерева. Одни проблемы, до предела осложняющие жизнь. Пресловутые «переходные звенья» просто-напросто были бы истреблены хищниками – потому что уступали во всем обыкновенной обезьяне.

Следовательно, нарисованная Дарвином картина с реальностью ничего общего не имеет. Гораздо правдоподобнее выглядит версия, что предок человека, если уж таковой и существовал, никогда не вставал на две лапы с четверенек, а всегда, с самого начала был двуногим. Никакая обезьяна не «выпрямлялась». Только-то и всего.

А потому на Западе уже давным-давно ищут более-менее приемлемый выход из тупика. К Дарвину отношение самое скептическое. Все чаще и чаще слышатся голоса в защиту той самой точки зрения, что высказывал еще Кювье: эволюция, если уж она существует, вполне может происходить скачками. Когда окружающая среда меняется резко, скажем, после какого-нибудь очередного катаклизма, и менее приспособленные быстренько вымирают, а более приспособленные к изменениям, соответственно, выживают и впоследствии образуют новый вид. Поэтому нет никаких ярко выраженных «переходных звеньев».

Но не будем забегать вперед, эту историю следует исследовать шаг за шагом. Итак, Дарвин скончался, не располагая никакими вещественными доказательствами в пользу своей чисто умозрительной теории, с надеждой на будущих ученых…

Как это частенько случается, после его смерти его учение (именно учение, сродни сектантскому, а не научная гипотеза) зажило совершенно независимой от своего создателя жизнью, с такими вывертами и перипетиями, которые, несомненно, привели бы в ужас самого основоположника, человека, в общем, тихого, консервативного, политикой мало интересовавшегося и уж никак не сторонника радикалов и прочих социалистов…

Черный юмор в том, что Дарвина чертовски возлюбили и левые, и правые, и красные, и черные. Когда я писал эту книгу, пользовался «Происхождением видов» издания 1935 года, с предисловиями двух сомнительных «академиков» советской выделки – Н. Вавилова и Н. Бухарина. Первый долгие годы имитировал бурную «научную» деятельность: выбивал себе командировки в разные экзотические страны, где годами приятно путешествовал без особой пользы для науки. Да вдобавок из его окружения то и дело исходили анонимки на других ученых, настоящих. В конце концов он связался с эмигрантами, за что и угодил на нары, где и помер, а после «разоблачения культа личности», когда срочно понадобились дутые символы, «жертвы», был быстренько произведен в «гениальные ученые». Бухарин и того хуже – типичная большевистская кровавая собака, автор знаменитого изречения о том, что расстрел –