любимого ручного паучка, а иной раз, обернувшись профессором, заваливал Ленина на экзамене, задавая вопрос про отвратительный косинус. Тут же находился и косинус, похожий почему-то на личинку майского жука — белую, жирную, хрусткую при раздавливании. Владимир Ильич не привык к кошмарам: всю жизнь он видел, как правило, веселые и увлекательные сны. Эта непрекращающаяся погоня вымотала ему все нервы. Он не понимал, почему и для чего ему снится эта гадость.
Как-то утром чорт дернул его рассказать про свой ужасный сон жене. Надежда Константиновна, которая в самых дальних глубинах души так и осталась простою бабой, отнеслась к этому очень серьезно: засыпала мужа вопросами о том, какие конкретно предметы ему снились, и, вооружившись сонником, растолковывала ему значение каждого из них. Однако ее пояснения мало что прояснили. Так, например, он узнал, что сон, приснившийся 11-го числа, исполняется в течение 11-ти дней и приносит радость, а приснившийся 16-го — не сбывается и никакого значения не имеет; но он видел один и тот же кошмар и 16- го, и 11-го! К тому же сонник толковал вещи разрозненно, лишая сон общего смысла; немного проку было в том, что видеть во сне палку означает беречь свои права, а петуха — попасть под подозрение; что ножницы сулят денежную прибыль, а нос — покровительство и богатство... И он продолжал по ночам вертеться в постели, вскрикивать и худеть; похоже, у него начиналась бессонница. Тогда встревоженная Надежда Константиновна сказала ему:
— Ильич, ты бы к доктору сходил. Глядеть невмоготу, как ты маешься.
Ленин терпеть не мог ходить по докторам. Он ответил жене сердито:
— Еще чего!
— Сходи, сходи! — настаивала Крупская. — К нервному доктору сходи. Как раз тут у нас практикует один нервный, я о нем в прошлом году в журнале читала. Он сны разгадывает. (Она имела в виду д-ра Карла Густава Юнга.) Может быть, он разгадает твой сон и заодно пропишет тебе порошочки какие- нибудь.
— Знаю я ихние порошочки, — сказал Владимир Ильич.
От Баумана он был наслышан, что д-р Фрейд — заядлый кокаинист — своим пациентам рекомендует кокаин как панацею от всех болезней. Но все же он задумался над советом жены. Конечно, живи он в этот период в каком-нибудь более приятном месте, чем Цюрих, он бы предпринял хороший вояж по веселым домам, и кошмары с бессонницей как рукой сняло бы; но в Цюрихе с его асфальтовой душою веселых домов не имелось, и тамошние проститутки были деловиты и серьезны, как банковские клерки. Был еще один проверенный способ борьбы с душевными травмами — умеренная выпивка. Но у этого способа имелся серьезный недостаток: начавшись умеренно, выпивка быстро превращалась в банальный запой, что только усугубляло дискомфорт. Промучившись еще пару недель, Ленин всерьез озаботился состоянием своего здоровья и написал Бауману письмо, в котором просил того высказать свое мнение относительно д-ра Юнга. Ответное письмо было полно замысловатых ругательств, из которых Ленин ничего не понял, кроме того, что ужасный д-р Юнг лечит совсем не так, как прекрасный д-р Фрейд. (Два этих светила, бывших когда-то в тесной дружбе, вот уж больше года как рассорились, чем и объяснялся столь нелестный отзыв.) «Не так» означало, по-видимому, что д-р Юнг не пичкает пациентов кокаином и не заставляет рассказывать всякие гадости о своих родителях. Тогда Ленин решился записаться на прием и отправился в знаменитую клинику Бургхельцли; но там ему сказали, что д-р Юнг в клинике больше не появляется, так как у него депрессия и запой, и принимает частным образом, в собственном доме на берегу Цюрихского озера.
Ленин хотел было плюнуть на это дело, но ему было очень худо с перепою, и он уже почти месяц толком не спал; а когда ему все-таки удавалось отключиться, то ему тотчас являлся Железный Феликс с мясницким ножом в руке; поэтому, собрав остатки сил, он пошел по указанному адресу и увидел на берегу озера огромный дом, похожий на дворец. «Однако недурно эти психиатры заколачивают!» — подумал Ленин: он не знал, что у д-ра Юнга была очень богатая жена.
У причала стояла роскошная яхта. На досках сидел здоровенный широкоплечий мужчина в тирольской шляпе и кидал в воду камешки. Ленин вежливо его поприветствовал (он знал немецкий язык почти как родной) и спросил, где тут можно найти д-ра Юнга.
— Это я, — ответил мужчина, не оборачиваясь. — Чего вам угодно?
— Вот хотел проконсультироваться.
— Я нынче не принимаю, — сказал тот, — у меня депрессия.
— Ну и что, у меня тоже.
Д-р Юнг промолчал; Ленин подошел ближе, сел с ним рядом на доски и тоже стал кидать камушки. Так они сидели некоторое время в молчании, рассеянно наблюдая за расходящимися по воде кругами. Потом Ленин не выдержал молчания и спросил:
— А отчего, доктор, у вас депрессия?
— Я все время вижу сон, — сказал д-р Юнг печально, — один и тот же сон...
— Какой? — из вежливости поинтересовался Ленин.
— Мне снится наша кухарка, Фрицци. Она такая... такая большая и пышная женщина. Она стоит у кухонного стола спиной ко мне и чистит картошку; потом она роняет миску, нагибается, и я вижу ее ноги — такие белые, белые... Это ужасно. Я не могу понять, что все это значит, не могу осмыслить, что говорит мне мое бессознательное. Кого персонифицирует Фрицци — Цирцею, Еву или Елену Прекрасную? И эти две ноги, что они символизируют: врата рая или, быть может, Сциллу и Харибду? А миска — чаша Грааля или жертвенный сосуд? Я бы обратился к психоаналитику, но профессиональная гордость не позволяет мне сделать это...
— Возможно, вам хочется ее... того, — робея, предположил Владимир Ильич.
— Чего того? — не понял психиатр.
— Ну, того... приласкать.
— Чепуха, упрощенчество! Я не свожу либидо к сексу, как некоторые! — сказал д-р Юнг сердито. — Либидо есть психическая энергия вообще. А сны — всего лишь мифологемы, через которые с нами говорит коллективное бессознательное; их ни в коем случае нельзя трактовать буквально.
Ленин ровно ничего из этой тарабарщины не понял, но по тому, как вспыхнули щеки доктора, сообразил, что попал в точку. Он повторил мягко, но настойчиво:
— А вы, почтеннейший, все-таки попробуйте... Обнимите ее этак нежно, но решительно.
— Вы думаете?
— Уверен. А там уж ваше либидо само разберется, чего ему нужно.
— Гм... — сказал психиатр. — А вы знаете, не исключено, что в этом вашем объяснении что-то есть... Я не совсем уловил, какой ассоциативный ряд привел вас к такой гипотезе, но... У вас оригинальное мышление. Вы не хотите всерьез заняться психоанализом?
— Что вы, что вы, доктор! — засмущался Владимир Ильич. — Я со своим-то сном не могу разобраться.
— Ах да, вы же пришли как пациент! — спохватился д-р Юнг. — Ну-с, рассказывайте! Попробуем поработать с вашим бессознательным.
Ленин с готовностью принялся излагать содержание своего кошмара. Великий психоаналитик слушал его очень внимательно, время от времени задавая уточняющие вопросы, и хмурился; по его лицу Ленин понял, что его случай представляется светилу науки чрезвычайно сложным, и несколько пал духом. И, действительно, по окончании шестого часа беседы д-р Юнг сказал:
— Вынужден признаться, что пока мне не ясна картина. Чрезвычайно богатая символика, но расплывчатая. Скажите, этот человек, в котором у вас персонифицируется некая сила, мне пока неясная... он кем вам в жизни приходится?
— Он мне не отец и не мать, доктор, — поспешно ответил Ленин. — Мы не родственники, не земляки и даже не однофамильцы.
— Жаль, жаль... Вас к нему влечет?
Владимир Ильич вовремя вспомнил, что имеет дело с психиатром, и, вместо того, чтобы дать собеседнику кулаком в зубы, ответил кротко:
— Ни в малейшей степени.
— Гм... Ну, давайте повторим еще раз... Итак, этот человек стреляет в вас, замахивается на вас дубинкой, толкает в горящий очаг, скидывает в пропасть, ставит вам неудовлетворительные отметки, пытается вас арестовать...
