Владелец кинотеатра

долгой, болезненной, подчеркнуто натуралистичной, и даже либерал Борис вздохнул с облегчением, когда она оборвалась.

Дальше состояние пленки резко ухудшилось. Короткие отрезки без начала и конца мельтешили, теснили друг друга, суматоха царапин порой сплошь завоевывала экран, чередуясь с полными затемнениями, сопровождавшимися пропажей звука. Из истории скрипача удалось понять только то, что он стал знаменитым и богатым. Вдобавок разнесся слух, что его музыка целительна, она лечит болезни. И вот на очередной его концерт собрались далеко не меломаны… Запредельно дорогие билеты раскупило в основном продажное чиновничество, жаждущее избавиться от своих язв и стенокардий.

Часть самого концерта приходилась на уцелевший фрагмент. В антракте прибыл Сатана. Хотя режиссер и обошелся без таких банальностей, как рожки и хвост, не оставалось сомнений в том, кто приехал в дипломатическом лимузине. На крыле машины трепетал черный флажок с золотой пентаграммой. Высокий гость, в черном костюме под развевающимся огненным плащом, стремительно прошел в правительственную ложу. Там он сидел, слушая музыку с закрытыми глазами… А в зале сидел отец Иоанн, попавший сюда по присланному Николо пригласительному билету. Он видел подлинные лица тех, кто вокруг, лица вампиров. Он видел и гостя в правительственной ложе. На фоне тихой музыки звучал его горестный внутренний монолог.

«Как возлюбить их всех, как молиться за них? Но ведь и я смотрел порнофильмы в пьяной компании, и это мне нравилось… Сатана не плох и не хорош… Бог — абсолютен. Возлюбить и Сатану, ненавидя деяния его…»

И снова — мелькание склеек, провалы затемнений, особенно досадных потому, что именно в этой части фильма происходило что-то очень важное. Мир изменился… Как, почему? Изменил ли его Николо своей музыкой? Или кто-то еще, что-то иное? Ответить на эти вопросы было нельзя, ответы оставались там, в утраченных эпизодах. Ясно было, однако, что изменился и композитор, Станислав. В одном из довольно длинных непрерывных фрагментов он проснулся у себя дома, в постели с Мариной, целомудренно поцеловал ее в лоб… Стал говорить что-то невразумительное о том, что он ее не хочет, что он постиг свою истину, и она выше секса… И что самое важное для него сейчас — сесть за рояль и написать единственную, настоящую, гениальную вещь для Николо, написать музыкой так, как пишет красками художник, этот исходящий из окна свет…

Голый, он сел за клавиши, начал сочинять, тут же записывая в тетрадь ноты. И с первыми же аккордами он начал растворяться, пропадать… Борису подумалось, что режиссер фильма не менее велик, чем скрипач, записавший звуковую дорожку. Без единого слова, лишь изобразительным рядом и обрывками музыки, ему удалось точно передать то, что происходило со Станиславом. То, как он боролся и сопротивлялся, пытаясь остаться на Земле, принуждая себя вспоминать быт, вспоминать секс… И то, как он сливался со своей музыкой, становился ей… И то, как ему было жалко себя и радостно от своего лучшего творения…

Станислав исчез. Осталась исписанная нотная тетрадь. Она долго держалась на экране.

Новая мешанина склеек завершилась сценой в роскошном доме Николо. Скрипач обнимал Марину, раздевал ее, предлагал ей деньги, большие деньги. Она отказывалась; она бросила на стол ключи. По брелоку было видно, что это ключи от квартиры Станислава (камера фиксировалась на них и раньше), но что Марина сказала при этом, не удалось разобрать из-за шумов.

С этого момента и до конца фильма лента сохранилась хорошо.

— О, великолепно, — презрительно ответил Николо на утонувшую в шумах реплику. — Что ж, убирайся. Я обойдусь без тебя. За свои деньги я могу получить равное удовольствие… Но другое. Не секс, нет! Это слишком дешево для меня. Другое. Я куплю в ювелирном магазине самую дорогую вещь… И выброшу ее в реку на глазах у всех. Я подарю всем по дорогому кольцу с бриллиантами, и я заставлю всех извиваться. Я… Я куплю храм и никого туда не пущу !

— Ты сошел с ума.

— Очень может быть. А что такое разум?

Марина ушла. Николо в следующих кадрах оказался на улице, но не возле ювелирного магазина, а возле замызганного винного, где кучковались пьяницы, выпрашивая рубли в надежде набрать на бутылку. Он купил несколько ящиков водки, приказал вынести их за порог и подозвал ближайшего пьянчугу. Тот подошел. Николо царственным жестом указал на ящик.

— Бери, сколько хочешь… Это бесплатно!

Пьяница посмотрел на ящик с полнейшим равнодушием.

— Да не, мужик, не надо мне…

— Ты что?! Чего боишься?! Это настоящая водка, только что купил, спроси продавцов!

— Да я вижу, что не игрушечная… Только не надо мне. Спрошу Толяна, может, ему… Толян! Тут мужик водку бесплатно раздает…

— Да? Ну и шут с ним…

Злобно пнув ящик, Николо выругался и зашагал прочь.

После монтажного стыка (не склейки из-за испорченной ленты, а режиссерского монтажного стыка) Николо появился в дверях на выходе из ювелирного магазина, с трудом удерживая горку драгоценностей в сложенных ладонях… Он пытался раздавать людям кольца, перстни, броши; никто ничего не брал. Иногда кольца со звоном падали на тротуар. Прохожие поднимали их, клали снова на горку, вежливо предлагали помочь донести. Разъяренный Николо догнал какого-то молодого человека, рванул за плечо (все его золото рассыпалось под ногами) и что было сил ударил кулаком в лицо. Тот упал, из рассеченной губы текла кровь… Потом поднялся, повернулся и побрел своей дорогой.

— О, нет, — застонал Николо, закрывая лицо руками. — Вы не можете… Вы не знаете… Но я… Да, я знаю, что нужно делать! Такси!

Он сел в притормозившую возле него машину, назвал адрес.

— Это рядом, — недовольно сказал водитель. — Пешком дойти не могли?

Николо швырнул ему сто долларов.

— Быстрее! Я не могу ждать.

Машина катапультировалась с места. Николо вышел у высотного дома, ворвался в подъезд, ударил по кнопке лифта, и не дожидаясь его, взлетел по лестнице на третий этаж. Он достал ключи Станислава, отпер дверь квартиры, сразу бросился к роялю, схватил нотную тетрадь, перелистал.

— Да, — шептал он, — да…

Открыв балкон, он вынес пюпитр, установил на нем ноты. Распахнул дверцу шкафа, выхватил скрипку, выбежал на балкон и заиграл.

Что эта была за музыка… Борис не смог бы ее описать. Никто не смог бы. Она была еще прекраснее, чем та, из первой части, еще соблазнительнее, еще безумнее. Тени сатанинских искушений метались в ней. Была ли это та вещь, которую написал Станислав? Да, потому что Николо играл по его нотам. И нет, потому что играл ее он, гений. Но кто на самом деле, не по фильму, написал ее? Кто исполнил?

Под балконом собирались люди, много людей. Когда они заполонили площадь и все прилегающие улицы, Николо оборвал музыку. Стон страдания пронесся по толпе. Снисходительно Николо бросил им немного музыки… И снова погрузил их в ужасную тишину. На лице его появилось выражение, какое могло вызвать только чувство полноты жизни …

— Совокупляйтесь! — закричал он. — Убивайте! Вот вам истина, и она невыразимо прекрасна!

И он играл… Магические звуки неслись над площадью, в одну минуту ставшей кровавой ареной.

А в церкви тоже собралось много людей. Но все расступились, когда из подкатившего прямо к дверям, ослепительно белого лимузина вышел Сатана, весь одетый в белое. Приблизившись к отцу Иоанну, он склонил голову.

— Я пришел, чтобы исповедаться, — сказал он. — Я совершил все грехи мира. Подумай о любом — и это мой грех.

— Тебе не в чем каяться, — ответил отец Иоанн. — Ты слышишь музыку? Все твои грехи теперь на том, кто играет на скрипке.

Сатана поднял взгляд. Его усмешка застыла на экране.