судить об участи, ожидающей малолетних преступников. Джон знал, что они попали в переделку, но был шокирован известием о том, что наглая девчонка покатила на них бочку… подняла на ноги копов… да её убить мало! Не хватало ему мотать срок в тюрьме, когда собственная мать и сёстры голодают… – Ребята, вы влипли… – женщина поднялась, стараясь ничего не касаться. Она поглядела на него с презрением. Джон сообразил, что проблема серьёзнее, чем ему представлялось. Что его снова обставили!
– Останься, Лин, выпьешь…
– Нет… – она ожесточённо затрясла головой, удаляясь к двери. – Нет, может быть, денька через два… потом, Джонни.
– А партию в карты? Покер на деньги? Том поделится сбережениями!.. – крикнул он, чувствуя, что дело принимает безнадёжный оборот. Линда обращалась с ними, как с зачумлёнными.
– Потом. Вам бы сейчас на дно залечь не мешало…
Едва она скрылась из глаз, Джон набросился на приятеля. – Ты совсем охренел! Нам сейчас только светиться, как рождественская ёлка!.. молчал бы ты и не чистил свои шмотки, она бы и сейчас ничего не знала…
– Что ты тупишь – не знала? Она же с нами новостями зашла поделиться. Копы нас ищут! С мигалками, знаешь, и пушками! Всё просто клёво!.. Эта тварь нас заложила! – Том насупился. Ему тоже не нравилась перспектива тюремного заключения. Джон сел, составив колени вместе и обхватив их руками. Он размышлял, что случалось довольно-таки редко. Он выдумывал стратегию. Когда зазвонил телефон, оба молодых человека подпрыгнули от неожиданности.
– Алло! Да… да, сэр. Извините, я вас не узнал. Это Джон Лоттер… – он нагнулся с трубкой к журнальному столику, путаясь в проводах. – Я… мы должны явиться в участок? Завтра утром? Отлично… мы будем, конечно же. Мы же стопроцентные американцы, сэр. Хорошо, больше шутить не буду… До свидания.
Том поморщился. – Нас засекли. Подозрения снимут только после того, как выяснят, что мы не виноваты.
– С таким же успехом ты станешь девственником.
Его глаза неожиданно посветлели. – Или не я. Может же исчезнуть предъявитель жалобы? Пострадавший? Руки в ноги… принимайся-ка за работу, у нас мало времени… – буркнул вожак, допивая пиво. По вкусу оно было, как вода. Он грязно выругался и пнул ногой стул. У того отвалилась ножка. Парни замолчали. И их тишина не предвещала ничего хорошего…
… Ресницы призрачными бабочками вспорхнули вверх, изящно опустились вниз, не полностью закрывая сияющие их общей болью глаза. Старая школьная куртка обтянула плечи, заставляя невольно ёжиться при каждом движении. В проёме знакомый силуэт казался неживым, как фотография, в спешке налеплённая на белую стену. Вот только глаза, мерявшие лежачего… ох, какими они были родными. Горячая волна обожгла бледные щёки. Ну почему такая настороженность, такая мучительность льётся из них?! Неужели она думает, что он ещё что-то может сделать ей? Боится подойти… – Можно, я посижу с тобой?
Он вздохнул. Кажется, всё зависит от того, почему она боится. Ноги не слушались, но надо было заставить их спуститься на холодный пол. Не очень-то он и согрелся для того, чтобы привередничать. Лана шагнула вперёд, крепко сжав губы. Её тень сдвинулась, и теперь она могла видеть сощуренные глаза парня, ютившегося на продавленном диване. – Ты меня ненавидишь? – первый раз в жизни сердце билось по всем углам озябшей груди, язык отказывался повиноваться.
Ух ты. Бог всё-таки есть. Даже в этой чёртовой дыре. И свет качающегося фонаря может сойти за очертания большого шоссе, по которому шаркающими шагами уходит путник, неловко поправляя рюкзак… Иначе она не любила бы его. Иначе бросила бы своего, навеки привязанного «мистера-еду-в-Мемфис». Ещё когда узнала, кто он есть – то, в чём он сам ещё не разобрался… то, что он спрятал от всех, от себя в том числе. Брэндон повёл плечами, отворачиваясь. Это значило «нет»… хотелось встать на колени перед воображаемым алтарём, сложив ладошки уточкой, как маленькой девочке в старой, открытой всем ветрам церквушке города Фоллз-сити, и молиться о том, чтобы это значило «нет»… Она осторожно села рядом. Ужас, ужас какой… Не тут должно было происходить это, наверное, самое главное свидание! Полуразрушенный домик, неудобная постель, на которой он-то с трудом дремал… пружины на хрустком полу, и тревога пополам с болью. Мне холодно. И я люблю тебя. Чертовски люблю… Брэндону хотелось плакать, выть – от неудачи, застрелиться – от никчёмности, и смеяться – от осязаемого счастья. Так это было сложно… – Можно я спрошу? – он склонился в кивке. Лана протянула руку и сначала робко, а потом смелее притянула к себе – эту непутёвую голову, его знакомое лицо, на котором так неловко кривились искусанные губы… Боже мой. Бедный… – Каким ты был? До всего этого?
Его рваный вздох проник в самое сердце.
