упрятать бы их за решетку.
В голове у меня промелькнула мысль и о том, что теперь с каждым днем становится все трудней и трудней доказывать вину преступников, и уж тем более засадить кого бы то ни было в тюрьму. К худу ли, к добру ли, но дело обстоит именно так. Вот и приходится их подкарауливать, чтобы застигнуть за расчленением трупа…
И тут у меня появилась идея.
У меня же до сих пор была в руках эта дурацкая кинокамера. Может быть все-таки стоит снова использовать её по прямому назначению. Следующей моей большой удачей после задержания бандитов будет стать этот фильм.
Фильм о том, как они гонятся за мной, стреляют в меня — любой суд признает в этом неопровержимое доказательство. А это означает, что я сам тоже должен буду каким-то образом попасть в кадр и вместе с тем позаботиться о том, чтобы эти ребята стреляли в мою сторону, но в меня самого так и не попали бы.
Итак, во-первых, я не мог стоять на месте и снимать бандитов, в то время, как они бежали ко мне. И, во-вторых, мне предстояло пробежать по меньшей мере ещё одну милю.
Мне удалось оторваться от них на довольно приличное расстояние — хотя время от времени вслед мне и гремели разрозненные выстрелы — поэтому, пробежав во весь опор ещё сотню ярдов, последние тридцать из которых шли более или менее по прямой, я резко остановился. Источником питания для камеры служили батарейки, так что стоит лишь включить её, и она будет снимать сама по себе до тех пор, пока не закончится пленка. Но в кассете оставалась лишь сотня футов пленки, которой хватит всего на четыре минуты съемки. Я не рассчитывал на то, что мне удастся пробежать ещё одну милю за столь короткое время — только не после того, что мне уже пришлось пережить. Честно говоря, задача совершенно невыполнимая.
Но выход все же был.
Если я установлю скорость движения пленки не на обычные шестнадцать кадров в секунду, а всего на восемь — для этого требуется лишь нажать на маленькую кнопочку на боковой стенке корпуса камеры — то съемка сможет продолжаться в два раза дольше, то есть, восемь минут. Правда, при просмотре все действия на экране будут происходить в два раза быстрей, чем на самом деле, но это было уже значения не имело. Главное, чтобы можно было различить лица — и пистолеты — этих придурков.
Единственное, что вызвывало у меня затруднение после установки апертуры объектива и скорости движения пленки, это правильно выбрать сук на дереве в нужном месте, чтобы надежно и под правильным углом закрепить камеру. Но подходящая ветка все-таки нашлась, и тогда быстро приладив к ней и нацелив объектив на тропу, я запустил механизм и снова сорвался с места. Но только на этот раз бежал несколько помедленнее. Отчасти из-за того, что и сам я уже достаточно выдохся; а отчасти потому, что теперь мне было нужно показаться на глаза преследователям. Это придало бы им силы, так, чтобы они смогли бы пробежать вслед за мной ещё люшнюю милю. И эта миля станет решающей.
— Вон он, вон тот ублюдок! — Бах!
Пуля просвистила рядом со мной и содрала кору со ствола дерева, растущего в нескольких ярдах впереди. Меня заметили.
Миля вовсе не является постоянной величиной, как это принято считать. Для того, чтобы повторно пробежаться по этой самой тропинке в милю длиной, мне, похоже, пришлось преодолеть по меньшей мере с десяток километров. К счастью, я находился в отличной форме, во всяком случае, в гораздо лучшей, чем гнавшиеся за мной бродяги, не привыкшие вести здоровый образ жизни. Так, по крайней мере, я думал, рассчитывая, что мне удастся сбавить темп и перевести дыхание, поки они будут плестись позади.
И оказался бы прав, если бы не Гаргантюа.
Я должен был бы сразу догадаться. Ведь мне уже было известно, что он не человек.
Эта жирная туша, похоже, могла бежать весь день и всю ночь напролет, и лишь время от времени почесывать под мышками. Но только он уже больше не плелся в конце, а нагнал и перегнал всех троих. В какой-то момент мне вдруг показалось, что я явно ощущаю, как гудит и содрогается земля, словно предвещая землетрясение или другой какой катаклизм, и оглянулся назад, чтобы лишний раз убедиться, что дистанция между мной и мускулистым Арри Английским сохранилась именно такой, какой я ожидаю её увидеть.
Так оно и было, но между Арри и мной бежал Флек — расстояние между нами не превышало каких- нибудь двадцати ярдов, и оно быстро сокращалось. Он бы наверняка убил меня, если бы только остановился, прицелился и выстрелил. Но, по-видимому, он или уже расстрелял все свои боеприпасы, или же лелеял надежду, что ему удастся догнать меня, что, вне всякого сомнения, сделало бы мою смерть не только более долгой и мучительной, но и более интересной.
Мне пришлось затратить немало сил, чтобы сделать резкий рывок и оказаться на относительно безопасном расстоянии, но затем я был вынужден на какое-то время сбавить скорость. Да уж, отличная форма, ничего не скажешь. Но какой нормальный человек смог бы без передышки пробежать пару миль после такой напасти, как Дилли?
Обогнув последний поворот — признаться, сделал я это довольно неуклюже, наскочив на небольшое деревце и сломав верхушку — я, можно сказать, вышел на финишную прямую и изо всех сил заработал ногами, продолжая бежать, пока не увидел, наконец, белую отметину на стволе дерева, с которого сорвала кусок коры пуля Арри. Не добегая до того дерева, я отыскал глазами мето, где оставил камеру и бросился к ней.
Ну, возможно это было и не очень похоже на бросок. Мне казалось, что я воспарил и лечу по воздуху; но по пути я, наверное, все же споткнулся, так как был вынужден слегка притормозить, падая на ноющие от боли колени, прежде, чем мне все-таки удалось протянуть руки и схватить камеру. Это был счастливый момент.
Перед тем, как снова подобно испуганной антилопе сорваться с места, я бросил взгляд назад. Как же так могло получиться?
Там бежали и Флек, и Арри и даже тот парень, которого я прежде никогда не встречал, но близкого знакомства с которым избежать не удастся, если я не потороплюсь и не прибавлю хода. Как же так? Ведь я молнией пролетел по тропе — так мне показалось — и в один момент подхватил камеру. Тогда каким образом эти далеко неспортивные бандиты ухитрились так быстро меня нагнать?
Бах! Блям!
И патроны они расстреляли, по-видимому, ещё далеко не все.
Я был неприятно поражен их столь неожиданной близостью. А также вполне объяснимо встревожен, чувствуя, что мне, кажется, все-таки прострелили горло. Нет, не горло; скорее всего лишь подбородок. Да, в какой-то момент я почувствовал себя раненным в подбородок.
На самом же деле я просто зачем-то вскинул руки вверх. Почему? Откуда мне знать? Возможно для того, чтобы закрыть ими глаза и не видеть тот ужас, который должен был вот-вот со мной случиться. А так как камера все ещё была зажата у меня в руках, то она, разумеется, тоже взметнулась вверх, попутно крепко ударяя меня объективом по подбородку.
Но это было всего лишь секундное замешательство. К тому времени, как я опять, стремительно набирая скорость, мчался по тропинке, мне уже было совершенно ясно, что челюсть мне все-таки не отстрелили.
И я снова начал думать о том, что, может быть, все у меня ещё получится.
И эта уверенность крепла.
И все получилось.
Я сидел в своем “кадиллаке”, пытаясь попасть ключом в зажигание. Теперь, когда я всех обманул и перехитрил, включая и самого себя, мне нетерпелось как можно скорее убраться из “Хидден-Вэли”, этого тихого, райского уголка.
Мне даже удалось немного передохнуть, когда тяжело переставляя ноги и спотыкаясь, я свернул с тропинки и почти неосознанно плюхнулся под маленький кустик, ощетинившийся во все стороны длинными, зловещими шипами. Но поспешная пробежка в обратном направлении по тропе, а затем и по дорожке, ведущей назад в сторону отеля — после того, как четверо моих преследователей, находившиеся, очевидно, уже на последнем издыхании, тяжело протопали мимо моего убежища — отняли у меня последние силы, и
