находчивый и хитрый. Опасаясь, что этот молодой человек может сместить его, султан дал ему королевство, которым он владел на Востоке. После смерти его отца эмиры послали за сыном, который по прибытии в Египет немедленно изъял золотые жезлы у сенешаля своего отца, у коннетабля, у его маршалов и передал их тем, кто вместе с ним прибыл с Востока.
Трое эмиров, увидев, что лишились должностей, очень разгневались, как и другие эмиры, входившие в совет покойного султана; все они чувствовали, что новый правитель их жестоко унизил. Не сомневаясь, что сын поступит с ними так же, как его отец поступил с теми, кто взял в плен графа де Бара и графа де Монфора, они начали переговоры с людьми
Вскоре после тех двух сражений, которые я описал, армию ждал период глубокой печали. По истечении девяти дней на поверхность воды стали всплывать тела наших людей, убитых в сражении с сарацинами, и причиной тому был тот факт, что трупы их наполнились газами. Тела эти плыли по течению к мосту между двумя нашими лагерями, но не могли миновать его, потому что вода поднялась к самым аркам. Вся река была полна трупов, от одного берега до другого и выше по течению, сколько видел глаз.
Король направил сотню крепких парней, которые трудились добрую неделю, очищая реку. Тела сарацин, которые были обрезаны, они переправляли по другую сторону моста и пускали по течению; христиан же всех вместе хоронили в глубоких рвах. Я видел гофмейстера графа д'Артуа и многих других, которые искали среди мертвых своих друзей, но никогда не слышал, что кого-то удалось найти.
Единственная рыба, которую на Пасху мы могли есть в лагере, были угри, алчные создания, питающиеся мертвечиной. Из-за этого жуткого обстоятельства и из-за нездорового климата – в Египте не выпало ни капли дождя – в армии распространилась болезнь,[14] при которой высыхает плоть на ногах, кожа покрывается черными пятнами и обретает темно-коричневый цвет, как старый сапог. У тех, кто страдал этой болезнью, губы и нёбо покрывались язвами; ни одна из жертв этой болезни не питала надежду выздороветь и не сомневалась, что умрет. Неопровержимым знаком смерти было кровотечение из носа.
Две недели спустя глубокое потрясение в лагере вызвала следующая операция сарацин. Желая уморить нас голодом, они перетащили по суше и снова спустили на воду в доброй лиге ниже того места, где стояли наши палатки, несколько галер, стоявших выше по течению над нашим лагерем. Эти галеры и привели к подлинному голоду среди нас, потому что никто теперь не мог подняться вверх по реке из Дамиетты и доставить нам свежее продовольствие. Мы не имели понятия о положении дел, пока маленькое судно, принадлежащее графу Фландрскому, не проскользнуло мимо судов, осуществлявших блокаду, и не доставило сведения о расположении сил врага. Оно сообщило, что галеры султана перехватили примерно восемьдесят наших галер, когда те поднимались по реке из Дамиетты, и перебили всех, кто был на борту.
Следствием такого положения явилась острая нехватка провизии в лагере; в результате к Пасхе бык стоил восемьдесят ливров, овца или свинья по тридцать ливров каждая, яйца шли по двенадцать денье, а за бочонок вина приходилось платить до десяти ливров.
Когда король и бароны получили представление о ситуации, они согласились, что надо снимать лагерь, который был на стороне ближней к Каиру, и перемещать его на то место, где стоял лагерь герцога Бургундского, вдоль реки, что текла к Дамиетте. Чтобы обеспечить войскам полную безопасность, король приказал возвести перед мостом между нашими двумя лагерями укрепление, которое было сделано таким образом, что ни один всадник не мог проникнуть в него с любой стороны.
Как только оно было готово, все вооружились. Сарацины воспользовались моментом, чтобы напасть на наш лагерь. Тем не менее ни король, ни армия не снялись с места, пока все грузы не были перемещены через реку, и лишь потом Людовик двинулся во главе своих воинов. За ним последовали все его бароны, за исключением Готье де Шатийона, который командовал арьергардом. Когда войска миновали укрепление, Эрардде Валери бросился спасать своего брата Жана, которого сарацины захватили в плен и уже собирались увозить.
Основная часть армии пересекла реку, но те, кто оставались в укреплении, оказались в большой опасности, потому что его стены были невысоки, и конные сарацины могли стрелять прямо в них, а пешие бросали комья земли им в глаза. Наши воины все могли погибнуть, если бы не граф д'Анжу, который пришел к ним на помощь и вывел их невредимыми. Из всех, кто оставался в укреплении, мужественнее всех сражался Жоффруа де Мюссанбур, чем и заслужил непреходящую славу.
Теперь я расскажу вам о любопытном случае, свидетелем которого я был в канун Прощеной среды. В тот день мы хоронили Гуго де Ландрикура, который был при мне знаменосцем. Когда он лежал на похоронных дрогах в моей часовне, неподалеку, развалясь на мешках с ячменем, сидели шестеро моих рыцарей. Поскольку они громко разговаривали и их голоса мешали священнику, я подошел к ним, попросил вести себя потише и сказал, что для рыцарей и достойных людей недостойно так вести себя, когда звучат звуки мессы. Они начали смеяться и, похмыкивая, сказали мне, что они обсуждали повторный брак жены покойного. Я резко оборвал их, сказав, что неправильно и недостойно вести такие разговоры и что они, похоже, забыли своего почившего товарища. На следующий же день Господь поразил их своей местью. В ожесточенном сражении в Прощеную среду все они были убиты на месте или смертельно ранены, так что женам всех шестерых пришлось думать, как бы им снова выйти замуж.
Страдая из-за ран, полученных в Прощеную среду, я чувствовал, что становлюсь жертвой болезни, которая поразила всю армию. Она сказалась на моих ногах и во рту. Кроме того, я страдал от повторного приступа перемежающейся лихорадки и чувствовал такой озноб, что из носа постоянно текла слизь. Из-за всех этих хворей мне пришлось к середине Великого поста слечь в постель. Мой священник пришел ко мне в шатер, чтобы отслужить мессу у ложа. Он страдал от того же, что и я, и в момент причастия потерял сознание. Видя, что он вот-вот упадет, я босиком, в одной лишь рубашке соскочил с кровати и подхватив его на руки, мягко сказал, чтобы он отдохнул и лишь потом закончил причастие, потому что я не мог позволить ему уйти, не завершив обряда. Он оправился и, доведя до конца причастие, допел мессу до заключительных слов. Но больше он ее никогда не пел.
Несколько позже советники нашего короля и султана определили день, когда они встретятся и обговорят соглашение. Предлагаемые условия были следующими: мы сдаем Дамиетту султану, а он, в свою очередь, передает нашему королю Иерусалимское королевство. Кроме того, султан берет на себя заботу о больных в Дамиетте, доставляет нам запасы солонины – потому что сарацины не едят свинины – и оставляет у себя машины, принадлежащие нашей армии, – до того дня, когда у короля появится возможность забрать их обратно.
Советники султана спросили у наших, какие гарантии будут им даны до возвращения Дамиетты. Наши люди предложили, чтобы один из братьев короля, граф д'Анжу или граф де Пуатье, был в заложниках, пока Дамиетта не перейдет в руки султана. Сарацины сказали, что не будут иметь с нами дела, пока сам король не останется у них как заложник. На это добрый рыцарь Жоффруа де Саржине воскликнул, что пусть лучше сарацины убьют их или возьмут в плен, чем выносить такое унижение – оставить в заложниках короля.
Болезнь, поразившая нашу армию, выросла до угрожающих размеров, и так много людей страдало от омертвения плоти дёсен, что цирюльникам-хирургам приходилось удалять ее части, пораженные гангреной, чтобы больные не глотали их вместе с пищей. Было тяжело слышать во всем лагере стоны и крики тех, у кого вырезали эту мертвую плоть; они походили на звуки, которые издает женщина при родах.
Глава 9
Французы в плену
Апрель 1250 года
Когда король наконец понял, что если он и его люди останутся здесь, то все умрут, он принял решение уходить и приказал армии в среду через неделю после Пасхи поздно ночью сниматься с лагеря и возвращаться в Дамиетту. Он послал сказать людям на галерах, что необходимо собрать всех больных и доставить их в этот город. Кроме того, он приказал Жоселину де Корно с братьями и другим инженерам обрезать канаты, которые держали мост между нами и сарацинами. Тем не менее они ничего не сделали.
Я и два моих рыцаря, которые остались со мной, вместе с моими слугами погрузились на судно в среду днем после обеда. Когда начало смеркаться, я сказал морякам поднять якорь, и пусть нас понесет вниз по
