алым, золотым, голубым, изумрудным и фиолетовым цветами — искусное изделие из далекой Вендии.
Табурет, на котором стоял серебряный поднос с освежающими напитками и фруктами в серебряной вазе, был украшен великолепно исполненными резными фигурами.
Гигантский, выгнутый стол, за которым читал человек, был в стиле северной империи Аквилонии. В чернильнице из золота и хрусталя лежали павлиньи перья для письма. Роскошная шпага лежала поперек стола, придерживая бумаги.
Сам мужчина был средних лет, около пятидесяти, но стройный и элегантный. Его красивые, в черных чулках ноги были обуты в прекрасные туфли из великолепно выделанной кордавской кожи, с алмазными застежками, которые сверкали, когда он нетерпеливо перебирал ногами. Его стройный торс облегал бархатный дублет, через прорези рукавов которого просвечивала персикового цвета подкладка. Снежно- белые кружева пенились на его груди. На каждом пальце холеных рук сверкал огромный алмаз.
Возраст мужчины выдавала морщинистая шея и темные круги под быстрыми, холодными и темными глазами. Мужчина, очевидно, старался скрыть свой возраст: волосы, мягко лежащие на плечах, были окрашены, а пудра смягчала линии его аристократического лица. Но косметика не могла скрыть увядающую кожу, бесцветность усталых глаз, морщинистую шею.
Рукой в перстнях он играл пергаментами — официальными документами с алыми сургучными печатями и лентами, подписанными прихотливо изогнутой подписью. Его нетерпение выдавало переступание ногами и частые взгляды на изящные водяные часы. Он также бросал взгляд на тяжелый шкаф в углу.
Позади человека, за столом стоял молчаливый кушитский раб со скрещенными на груди мускулистыми руками. Золотые серьги сверкали в его ушах, свет свечи отражался на мускулах его могучего торса. Обнаженный ятаган был задвинут за алый пояс.
Со скрежетом маленьких шестеренок прозвонили часы. Было два часа по полуночи.
С глухим проклятьем человек за столом сбросил вниз пергаменты, которые изучал. В это же время шкаф отодвинулся, открыв тайный ход. Два человека в черных плащах и масках стояли у выхода. Один из них держал фонарь: пламя свечи искрилось на влажных плащах вошедших.
Сидящий мужчина положил руку на эфес рапиры, лежащей на столе, а Кушат вынул ятаган. Однако, когда двое вошли в помещение и сбросили маски, он успокоился.
— Все в порядке, Гомани, — сказал он негру, и тот снова скрестил руки на груди и безразлично уставился в пространство.
Двое вошедших сбросили на пол плащи и поклонились сидящему за столом. Первый из них отбросил капюшон, открыв лицо с ястребиными глазами, гладко выбритыми скулами и тонким ртом, и, сложив руки на груди, склонился над ними.
Другой мужчина поставил свой фонарь, сделал реверанс, с придворным изяществом взмахнув шляпой с перьями и пробормотав:
— Мой господин князь! — Когда он вновь встал прямо и небрежно стал поигрывать алмазным эфесом длинной шпаги, стало видно, что это был красивый высокий мужчина, черноволосый, с желтоватой кожей и резкими чертами лица. Его черные усики были так тонки, что казались нарисованными художником. В нем чувствовалось фальшивое благородство: несколько театральная напыщенность и значительный налет авантюризма.
Виллагро, князь Кордавский, ледяным взглядом окинул худого зингарнца.
— Господин Зароно, я не привык ждать, — заметил он.
Снова изящный поклон:
— Тысяча извинений, ваша светлость! Ни за что на свете не желал бы я вызвать ваше неудовольствие.
— Тогда, господа, почему вы опоздали на полчаса?
Грациозный жест.
— Сущая безделица. Глупость.
Человек с выбритой макушкой объяснил:
— Кабацкая драка, господин князь.
— Драка в общественном месте? — воскликнул князь. — Вы что, подлецы, рехнулись? Как это произошло?
Вспыхнув, Зароно с ненавистью посмотрел на священника, тот бесстрастно вернул взгляд.
— Ерунда, Ваша Светлость! Ничего такого, что могло бы вас побеспокоить…
— Об этом судить мне, Зароно, — сказал князь. — Не исключено, что наш план может быть выдан. Вы твердо уверены, что этот беспорядок не был провокацией?
— Ничего подобного, мой господин, — усмехнулся Зароно. — Вы, возможно, слышали о грубом варваре по имени Конан, который был назначен командовать зингарским капером, несмотря на то, что он грязный киммериец с далекого севера?
— Я ничего не знаю об этом плуте. Продолжайте.
— Как я сказал, это ерунда. Но, войдя в таверну Девяти Вырисованных Шпаг, где я должен был встретить присутствующего здесь святого Менкара, я заметил жарящееся в камине мясо, и так как я пришел на пустой желудок, то решил разом убить двух зайцев. Поскольку человек моего происхождения не может терять время на пустое ожидание, я крикнул кабатчику Сабрану и приказал поставить передо мной жареный окорок. Тогда этот киммерийский лопух выступил против меня, утверждая, что это его обед. Джентльмен вряд ли сможет стерпеть, чтобы каким-то иностранцам отдавалось предпочтение…
— Что же случилось? Ближе к делу, — потребовал князь.
— Поговорив немного, мы перешли к делу, — Зароно скривился, дотронувшись до синяка под глазом. — Парень силен, как бык, хотя должен признаться, я порядком попортил ему физиономию. Перед тем как я собрался показать деревенщине скорость моего клинка, кабатчик и посетители схватили нас и выкинули на улицу — не без некоторых усилий, так как каждого из нас держали пять-шесть человек. В это время пришел святой отец Менкара и постарался нас успокоить. Это с одной стороны, а с другой…
— Я все понял: по всей видимости, это просто случайность. Но впредь вам надо будет подумать, прежде чем затевать ссоры. Избавьте меня от этого! А теперь к делу! Я полагаю, это…
Зингарец закрутил усы.
— Простите мои плохие манеры, Ваша Светлость: я представляю Вам святого Менкара, служителя Сета, которому я предложил присоединиться к нам, и который усердно трудится теперь на нашем поприще.
Бритоголовый снова сложил руки и поклонился. Виллагро благосклонно кивнул.
— Почему вы настояли на личной встрече, святой отец? — спросил он. — Я предпочитаю действовать через агентов, подобно Зароно. Что случилось? Достаточно ли ваше вознаграждение?
Застекленевшие глаза лысого стигийца выражали полное безразличие.
— Золото ничего, однако для этой жизни необходим набитый кошелек. Наши священники знают, что мир — лишь иллюзия, маска на голом лице Хаоса… Но простые, господин князь, теологические рассуждения — обычай нашей страны, но мое присутствие здесь связано с вашим обычаем, так? — Стигиец слабо улыбнулся, давая понять, что он пошутил.
Князь удивленно поднял брови.
— Я имею ввиду план Вашей Светлости, — продолжал Менкара, — убедить доброго, но старого короля Федруго отдать вам руку принцессы Чабелы, перед тем, как он мирно закончит свое существование в этом мире. Я имею в виду хорошо известное изречение: «Заговор и измена — любимые обычаи Зингары».
Гримаса Вилларга дала понять, что он находит шутку не слишком веселой.
— Да, да, священник, все это мы понимаем. Какие новости? Как продвигается захват мыслей нашего предмета?
— Довольно плохо, мой Повелитель, — пожал плечами Менкара. — Мыслями старого и больного Федруго завладеть легко. Но у меня возникли проблемы, однако.
— Я слушаю!
— Когда мысли короля подчиняются моим желаниям, я могу полностью управлять им. Я могу заставить его отдать вам руку принцессы, но принцесса — не без основания, ссылаясь на разницу ваших возрастов — отказывается.
