манили ароматом жареного и специй, здесь сновала целая орава коробейников, ходили надушенные дамы, молодые люди простецкой наружности, монахи в немалом количестве. Озабоченно спешили подмастерья, и никуда не торопились праздные граждане — они сторонились, давая дорогу повозкам, стремившимся в общем хаотичном движении на рынок в Алатаресе или к городскому порту, заполненному галерами и экзотическими торговыми судами, пришедшими сюда с Востока, из Фландрии, Берберии и Африки.
Привлеченные изобилием, они направились к Алькасару, предусмотрительно давая дорогу золотарям, которые с возгласами «Эй, посторонись!» везли содержимое ночных горшков местных обитателей, проехали впритирку к ступеням кафедрального собора Девы Марии, бывшей арабской мечети, мимо мавританского минарета, служившего теперь соборной колокольней — их король Фернандо [3] приказал побежденным альмоадам [4] под страхом смерти не трогать.
Далее они проследовали по переулкам Франкос и выехали на тесную площадь Сан-Франсиско, где увидели трех выставленных после ужасных пыток преступников — видимо, грабителей или оговоренных евреев, — они агонизировали на своих колодах, жажда и целый рой мух усугубляли их страдания. Здесь же на позорном столбе, стеная, висел содомит с выколотыми глазами и истерзанным телом. «Обвинен в содомском грехе» — гласила назидательная табличка, висевшая на его шее. Фарфан сплюнул в его сторону и перекрестился, а его хозяин отвел взгляд. Ему показалось, что для одного дня они повидали уже слишком много жестокостей.
Путники прошлись по лавкам рынка пряностей и задержались у ворот одного двора, привлеченные плеском воды, струившейся по каскадам, и ароматами лаванды и сандала. Это были бани королевы Хуаны, располагавшиеся на задворках обители Сан-Ильдефонсо в тени плюща — заведения чудные и невиданные в северных землях, откуда явились наши путешественники. Молодой человек с делано безразличным видом спросил своего помощника, хотя знал ответ заранее:
— Фарфан, может, нам стоит искупаться, смыть дорожную грязь? Не мешало бы. Давай, соберись с духом, по твоей гриве просто плачет мыло!
— Сеньор, ты как хочешь, но я в воду не полезу до самого Троицына дня. Обет дал, — уклонился тот.
Через час, пока слуга дремал в жарких волнах полуденного марева, молодой человек появился заметно посвежевший и элегантный. От источников они двинулись по направлению к многолюдному кварталу Омниум-Санкторум [5], обогнув пахучее сонмище ярмарки [6], пока их не привлек звон колокольчиков и запах жаркого в подворье с галереями, выходившими в патио с побеленным известью колодцем и поилкой для вьючного скота.
Между сухих лоз покачивалась бронзовая вывеска, на которой буквами соломенного цвета значилось название постоялого двора: «Дель соль». Хозяин его был хромым, с лицом, покрытым оспинами; окинув взглядом вновь прибывших, он оценил их бедноватый вид, расхристанную повозку, перешитые камзолы, отметив хорошие манеры молодого человека. Любезным жестом он пригласил их во двор, потом показал комнатку со скудной обстановкой и явно обжитой клопами кроватью и протянул руку за несколькими мараведи в качестве предварительной платы.
Новые постояльцы охотно подкрепились в здешней харчевне, где мальчик-негритенок поднес им вино, отдающее мускусом, козий сыр, две миски доброго рагу из говядины, колбасы и капусты. Отсюда, из этой забегаловки, можно было попасть в целый ряд комнат-борделей и подсобных помещений, куда заглядывали, по-видимому, обитатели самого дна городской жизни.
— Тут, думаю я, можно всего за парочку мараведи переспать с доброй бабочкой, — предположил слуга, ковыряя в зубах.
— Насколько я понимаю, тут сплошь одни мавританки и старые шлюхи, так что, Фарфан, лично я обойдусь.
Он уже доскребал миску, когда его взгляд упал в переулок. По нему как раз проходила некая дама, которую сопровождали две дуэньи и горбатый несуразный карлик. Особа эта мгновенно привлекла его интерес. По-видимому, она была натурой властной и достаточно самостоятельной, за ней тащилось несколько калек, просивших милостыню. О ее лице с крупными чертами, не имевшем ни малейших следов каких-либо притираний, даже трудно было сказать, мужчине или женщине оно принадлежит. Народ склонялся перед ней и крестился с некоторой боязливостью. Поверх накидки из белой холщовой ткани висел нагрудный крест и были, по монастырскому обычаю, нашиты языки пламени. Однако у незнакомки был до того обольстительный взгляд, что юноша, снедаемый любопытством, высунулся в окно, чтобы получше ее рассмотреть, но незнакомка уже исчезла за углом в лабиринте переулков.
— Проклятье! — воскликнул он, стараясь скрыть досаду.
— Что-то ты не в себе, хозяин. Эта служанка Господня тебя явно зацепила. И как же тебя тянет на всякую авантюру. Никак жизнь не научит?
— Эй, хозяин, кто эта женщина? — спросил молодой человек, вернувшись к трапезе и отпивая разбавленное дешевое вино, отдававшее запахом мускуса. — Вы ее знаете?
— Да кто в Севилье не знает
— Ладно, Фарфан, давай не будем терять времени и устроим сиесту. Благодарение Богу. — И они, миновав загон со свиньями, предались отдохновенному сну в прохладе своей комнатушки.
Усталые, они тут же заснули в затемненном помещении под блеяние овец. Однако скоро их разбудил громкий гвалт, какая-то тревожная беготня, отдаленный звон колоколов, хлопанье дверей, шуршание юбок по всему двору. Постояльцы откинули дурно пахнущие занавески и выглянули наружу. И не поверили своим глазам: солнечный день только клонился к вечеру, но на небе показались звезды.
— Была же ясная погода? Урагана вроде нет.
— Кажется, солнце гаснет, — откликнулся Фарфан. Движение воздуха разом прекратилось, и апельсиновые деревья с яркими цветами погрузились в пепельную серость. Оба новых постояльца выскочили наружу и двинулись через ворота Мастеров вместе с молчаливой толпой, покинувшей дома в страхе перед все более темневшим небесным сводом. Атмосфера казалась невыносимой, ледяной страх накатил на весь город. Слышались причитания, испуганные крысы опрометью кидались прятаться.
Колокола, пробившие набат, замолчали, разом прекратилось пение птиц и работа в мастерских. Закрывались ставни, люди испуганно бормотали молитвы, пытаясь найти объяснение непонятному явлению. Похоже, природа отреклась от мудрых Божьих законов, правивших миром.
— Смотрите, смотрите, солнце встретилось с другой планетой, она его окровавила! — вскрикнула какая-то женщина, указывая на исчезающее светило.
— Это явление царства Антихриста! — боязливо откликнулся какой-то церковник.
После нескольких радужных и неверных бликов тьма окончательно победила дневной свет, некая заблудшая планета встала между людьми и солнцем. До заката было еще далеко, но настоящая ночная темень накрыла город, в небе разверзлась черная бездна. Суеверный ужас охватил жителей. У Фар-фана, вперившего зрачки в чудесное явление, с затылка стекал пот.
— Сеньор, воздух холодный и какой-то противный. Животные испуганы. Все обещает беду.
— Успокойся, — проговорил молодой человек. — Запах идет от реки, там кожная мастерская и дубильня, а темнота скоро пройдет. Астрономы называют это «эклипсис» — солнечное затмение.
Однако темень, казалось, установилась навечно; народ, запаниковав, вышел из оцепенения и кинулся к церквям, дети жались к юбкам своих мамаш, все чувствовали мощь этого природного явления, не предвещавшего ничего хорошего.
— Чуете запах серы? — кричал какой-то возбужденный монах. — Это знак второго пришествия! Я слышал, в Кордове молния ударила в голову святого Рафаила, а в Риме и Авиньоне подняли голову вероотступники!
