ремесленник вынужден также следовать и иным способом, то есть идти искать дерево туда, где оно есть, искать дерево, у которого нужные волокна. Или же дерево должны доставлять ему — именно потому, что торговец выполнит часть пути навстречу ремесленнику, тот может сэкономить на своей части пути. Но ремесленник является полноценным, только если он к тому же и изыскатель; а организация, разделяющая изыскателя, торговца и ремесленника, уже уродует ремесленника, дабы сделать из него «рабочего». Следовательно, мы будем определять ремесленника как того, кто вынужден следовать за потоком материи, за машинным филумом. Он — тот, кто странствует, бродяжничает. Следовать за потоком материи — значит странствовать, бродяжничать. Это интуиция в действии. Конечно, существуют странствования второго порядка, где уже более нет потока материи, который мы изучаем и за которым следуем, а есть, например, рынок. Тем не менее мы всегда следуем именно за потоком, хотя такой поток уже и не поток материи. И более того, есть вторичные странствования — на сей раз именно они вытекают из иного «условия», даже если вытекают с необходимостью. Например, кочующее стадо — будь то сельскохозяйственное или животноводческое — меняет землю, когда та истощится или следуя сезонам; но кочующее стадо лишь вторично следует за земным потоком, ибо оно производит оборот, с самого начала предназначенный вернуть его — когда лес восстановится, земля отдохнет, а сезон сменится — к покинутой им исходной точке. Кочующее стадо не следует за потоком, оно чертит круг, и следует только за той частью потока, какая проходит по кругу, по все более и более широкому. Таким образом, кочующее стадо является странствующим только последовательно или становится таковым лишь тогда, когда весь круг его земель или пастбищ исчерпан и когда вращение настолько обширно, что потоки ускользают от округлости. Сам торговец — это некое кочующее стадо в той мере, в какой рыночные потоки подчиняются вращению между точкой исхода и точкой прибытия (идти искать-возвращаться назад, импортировать — экспортировать, покупать — продавать). Какой бы ни была взаимная причастность, имеются крупные различия между потоком и кругооборотом. Мигрант, как мы увидели, — это нечто иное. А кочевник изначально не определяется ни как странник, ни как кочующее стадо, ни как мигрант, хотя он последовательно таковыми становится. Первичное определение кочевника действительно состоит в том, что он оккупирует и удерживает гладкое пространство, — именно с этой точки зрения он определен как кочевник (сущность). На свой страх и риск он будет кочующим стадом и странником — только благодаря требованиям, налагаемым гладкими пространствами. Короче, какими бы ни были фактически смеси между номадизмом, странствованием и перегоном стад в горы, первичный концепт не одно и то же во всех трех случаях (гладкое пространство, материя-поток, вращение). Ибо, только начиная со строгого концепта, мы можем судить о смеси, о том, когда она производится, о форме, под которой она производится, и о порядке, в каком он производится.
Но в ходе предыдущего обсуждения мы отклонились от вопроса: почему машинный филум, поток материи, является, по существу, металлическим или металлургическим? И опять же только строгий концепт может дать нам ответ, показывая, что существует первичное особое отношение между странствием и металлургией (детерриторизация). Однако примеры, которые мы заимствовали у Гуссерля и Симондона, касались дерева или глины так же, как и металлов; и кроме того, не существует ли потоков травы, воды, стад, формирующих так много филумов или материй в движении? Теперь нам легче ответить на эти вопросы. Ибо все происходит так, как если бы металл и металлургия навязывали или доводили до осознания нечто, что только скрыто или запрятано в других материях и операциях. Дело в том, что — где-то еще — каждая операция имеет место между двумя порогами, один из которых конституирует материю, приготовленную для операции, а другой — форму, какую надо воплотить (например, глина и литейная форма). Гилеморфическая модель получает свою общую значимость из этого, ибо воплощенная форма, отмечающая конец операции, может служить материей для новой операции, но в фиксированном порядке, маркирующем последовательность порогов. В то время как в металлургии операции не перестают оседлывать пороги, энергетическая материальность выходит за пределы приготовленной материи, а качественная деформация или трансформация выходят за пределы формы. [554] Итак, закалка [trempage] увязывается с ковкой и имеет место после того, как форма принимается. Или же, когда имеется литье, металлург, так сказать, действует внутри литейной формы. Опять же расплавленная и отлитая сталь потом подвергается серии последовательного обезуглероживания. И наконец, у металлургии есть возможность вновь расплавлять и вновь использовать материю, которой она придает форму-слиток — история металла неотделима от этой крайне особой формы, которая не смешивается ни со складом, ни с товаром; денежная стоимость вытекает из этого. Более обобщенно металлургическая идея «восстановителя» выражает двойное освобождение — материальности по отношению к приготовленной материи и трансформации по отношению к форме, которую надо воплотить. Материя и форма никогда не казались более твердыми, чем в металлургии; и, однако, именно форма непрерывного развития стремится к тому, чтобы заменить последовательность форм, именно материя непрерывной вариации стремится к тому, чтобы заменить изменчивость материй. Если металлургия пребывает в существенном отношении с музыкой, то не только из-за звуков ковки, но благодаря тенденции, которая пересекает оба искусства, подчеркивая за отделенными формами непрерывное развитие формы, за переменными материями — непрерывную вариацию материи: расширенный хроматизм несет как музыку, так и металлургию; музыкальный кузнец — вот первый «трансформер».[555] Короче, то, что металл и металлургия выводят на свет, — это жизнь, присущая материи, жизненное состояние материи как таковой, материальный витализм, существующий, несомненно, везде, но обычно спрятанный или скрытый, сделанный неузнаваемым, разложенный гилеморфической моделью. Металлургия — это сознание или мысль материи-потока, а металл — коррелят такого сознания. Будучи выраженным в панметаллизме, металл коэкстенсивен всей материи в целом, а вся материя в целом — металлургии. Даже воды, травы, леса и звери населены солями или минеральными элементами. Не все является металлом, но везде есть металл. Металл — проводник всей материи. Машинный филум является металлургическим или, по крайней мере, обладает металлической головой, собственной исследующей и странствующей головой. А мысль рождается не столько с камнем, сколько с металлом: металлургия — вот малая наука собственной персоной, «неясная» наука или феноменология материи. Невероятная идея неорганической Жизни — та самая идея, которую Воррингер считал варварской идеей по преимуществу[556], — является изобретением, интуицией металлургии. Металл — это не вещь, не организм, а тело без органов. «Северная, или готическая, линия», прежде всего, является именно рудниковой и металлической линией, окружающей такое тело. Отношение металлургии с алхимией покоится не на символической, как полагал Юнг, ценности металла и его соответствии органической душе, а на имманентном могуществе телесности во всей материи и на духе тел, который сопровождает материю.
Первый и изначальный странник — это плотник-ремесленник. Но ремесленник не является ни охотником, ни земледельцем, ни животноводом. Он — ни веяльщик, ни гончар, занимающиеся кустарной деятельностью лишь вторичным образом. Скорее, ремесленник — это тот, кто следует за материей-потоком как чистой продуктивностью: следовательно, в минеральной форме, а не в растительной или животной формах. Это не человек земли или почвы, а человек недр. Металл — чистая продуктивность материи, так что тот, кто следует за металлом — производитель объектов по преимуществу. Как показал Гордон Чайльд, металлург — это первый специализированный ремесленник, и в данном отношении он формирует некое тело (тайные общества, гильдии, товарищества). Ремесленник-металлург — вот странник, ибо он следует за материей-потоком недр. Конечно же металлург пребывает в отношении с «другими», другими почвы, земли или неба. Он пребывает в отношении с земледельцами оседлых сообществ и с небесными функционерами империи, сверхкодирующими такие сообщества, — действительно, он нуждается в этом, чтобы выжить, он в самом своем существовании зависит от имперского сельскохозяйственного резерва.[557] Но, работая, он вступает в отношения с обитателями леса и частично зависит от них — он должен устраивать свои мастерские вблизи леса, дабы иметь необходимый уголь. В своем пространстве он вступает в отношения с кочевниками, ибо недра объединяют почву гладкого пространства с землей рифленого пространства — в аллювиальных долинах имперских земледельцев нет шахт, нужно пересечь пустыни, достичь гор, а вопрос контроля над шахтами всегда затрагивает номадические племена, любая шахта — линия
