— И что? У слабого пола есть предложения для наших грамотеев?
— Есть… Меня зовут Келичка. — Заинтересованный Герхард обернулся. Узнав свою недавнюю «пациентку», улыбнулся ей, как старой знакомой, и кивнул. Та одарила его ответной ослепительной улыбкой, просто кричащей о том, что доктор может считать себя приглашённым на жаркую ночёвку, и подталкивающими движениями спровадила пацана в сторону заветной двери. Когда за ним щёлкнула задвижка, женщина подошла ближе, немного смущаясь, но не сводя глаз с моего лица:
— Я знаю, что вера запрещает оккультные науки, но так случилось, что я с ранней молодости увлекалась Каббалой и магией Вуду. Посвятив этому почти двадцать пять лет из своих сорока. — Чик присвистнул. В его прищуренных глазах мелькнул плутовской интерес.
— Вы маг?! Ого… — Он соскочил с матрацев и чуть шутовским поклоном приветствовал немного чумазую «гёрл». — Милости просим, если Ваши высочайшие познания, мэм, позволят нам пролить немного света на потёмки нашего серого вещества… А если Ваши таланты распространяются и на магию в постели, то я с удовольствием…
Лицо женщины разом посерьёзнело. Она что-то гневно цыкнула, медленно дунула в сторону Чика, выполнила замысловатый пируэт пальцами, и Нортон, остановившись на полуслове, словно раскалённого ежа проглотил. Уставившись на колдунью рыбьим глазом, он схватился руками за пах и горестно застонал. В пальцах Келли, как я мысленно её окрестил, мелькнуло жало булавки, нацеленной на причинное место опростоволосившегося американца.
В противоположной стороне подвала раздался дружный смех мужчин, тихо разбирающих сооружение вроде полатей, и исподтишка наблюдавших за нами.
— И этот парень тоже «отобедал» с Келей… Прямо сходу! Эх, друг… Да за всё время, пока она здесь, то поносом, то запором половина из нас уже намаялась. Так, что и не заримся больше. Стена! — Новый взрыв хохота заглушил протестующие вопли задетого 'за живое' Чика.
Я чуть не свалился со своей горы сыроватого белья. Пожалуй, собственные «дары» меня уже не поражали. Я был знаком с информацией об успешных военных экспериментах с чернокожими шаманами, чьи умения признавались реальными, знал об увлечении эзотериков природой непознанного, о серьёзном хобби кого-то из тиранов прошлого, вспоминал сейчас всё, что приходило на ум. Но вот такое владение загадочными приёмами чёрной расы я видел впервые. От простого, казалось бы, человека. Хрупкая женщина — и такая мощь…
Офанаревший Фогель закусил губу, но внезапно оттаявшая дамочка вновь искромётно улыбнулось ему. Да так ободряюще, что на его месте я бросил бы, на хрен, и насточертевшую иглу, и поганую нить самому Джи, а сам счастливым козлом ускакал бы с нею в лес, — да хотя бы и в сугробы по пояс, — услаждать свои мужские потребности. Стряхнув себя эти гнусные мысли, сползаю с насеста и подаю ей руку:
— Поражён, признаю…
Она кокетливо поджала полные сочные губки и тряхнула распущенными шикарными волосами, с которых только что сняла замызганный платок. Бедный Герхард, увидев такое прелестное зрелище, это великолепие, должно, откусил себе язык по самый желудок.
— Если Вы позволите, я провожу сына, — её грудной голос завораживал. Она кивнула на испуганно жавшегося к стенке ребёнка, — и мы проведём сеанс. Сеанс Крови. Надеюсь, мне хватит сил быть услышанной…
Я, зачарованный, кивнул. Нет, мне не хотелось переспать с этой женщиной. Просто среди ужаса происходящего нам явилась красота. Которую мы совсем было позабыли, и к которой теперь хотелось благодарно прикоснуться.
Она величаво удалилась, уведя малыша за руку, одарив нас с доком улыбкой нежности, а её мальчуган всё оборачивался на нас, спотыкаясь и путаясь в её юбке.
— Нет, ну вы видели? Чёртова баба… — Разобиженный Чик всё ещё мялся, потирая промежность. — Я просто пошутил, а она… — Последние его слова отдавали уже скорее восхищением, нежели злостью. Глаза Чика смеялись.
— Видели, гигант ты наш половой… — Джи же скалился так открыто, что рисковал переловить ртом всю летающую по помещению пыль. Птичка как раз отрезал конец нити, и Ковбой, наконец-таки, получил долгожданную возможность одеться и встать. — Видели, как ты пописать прямо в штаны собрался!
Хорошего настроения Джи хватило бы на пятерых. Словно и не было недавнего разговора о возможной гибели «причастных» к Печати. Они заржали вдвоём, да так реально похоже на коней, что вслед за ними прослезился от смеха и док. Едва они закончили, в проёме возникла Келли. На ней была лишь тонкая туника и подобие калош. В руках она держала маленький узел. Точнее не знаю, что на ней была за грубая обувка, но за право взглянуть на её смуглые ступни половина мужиков города, наверное, висела б на её заборе месяц. Заметив мой взгляд, она виновато улыбнулась:
— Здесь грязно. Зато тепло, и мне не помешает холод, — добавила она оптимистично.
Фогель нервно и крайне неосторожно запихивал в свою сумку остатки аптечки, как будто месил кулаками глину в корыте. При этом шумно сопя и беспрерывно ревниво вздыхая, как разобиженный мамонт. Это не укрылось от обладательницы карих глаз. Ещё раз осветив помещение блеском зубов, она попросила всё так же ковыряющихся и снующих по подвалу мужчин соорудить ей из ящиков нечто вроде высокого стола. Те повиновались беспрекословно и, как мне показалось, с охотой. Келечка развязала свой «тормозок», извлекла из него подобие бубна, какие-то свитки, огарки чёрных и красных свечей, уродливые статуэтки…
И началось действо…
…Она была прекрасна. Прекрасна настолько, насколько может быть поразительно красива зрелая женщина, чьё тело выглядело совершеннее и тоньше, изящнее и глаже тел молодых девчонок. Её линии, словно контуры рождающейся из пламени змеи, изгибались перед нами в диком танце. Руки её, извлекающие из глухого бубна нечеловеческие ритмы, порхали и мельтешили, словно крылья шальной бабочки.
Я не в силах описать грацию и коварство её хищного танца. Скажу только, что она даже не летала. Она была повсюду, оставляя мимолётные дуновения своего дивного тела одновременно во всех точках комнаты. Мимолётными инверсиями оставались в воздухе её линии, дышащие животной страстью и энергией океана. Горели зажжённые ею свечи, отбрасывая кровавые блики на испуганное покрывало мрака. Стояли молчаливыми и грозными истуканами фигурки, и была прочитана какая-то белиберда на странном языке, которого не понял даже я. И в этом чарующем танце, танце неимоверной, нерастраченной похоти и угрожающей силы, я вдруг заметил, что тьма вроде бы сгустилась вокруг нас…
Несмотря на то, что за крохотными оконцами подвала забрезжил рассвет, чей отсвет пробивался тонкими лучиками сквозь щели и мелкие отверстия толстой фанеры, прикрывающей оконные проёмы вместо стекла, подвал давила и мучила наступающая Мгла. Все, кто присутствовал при этом, — и работавшие здесь, и бросившие свои дела в убежище, едва заслышав удары бубна, — истекали потом предчувствия. Мне впервые было не по себе. Не от страха, а от назревающей концентрации чужеродной материи, лениво протаскивающей своё жирное тело сквозь пространство, спешащей на зов томного женского естества…
Внезапно её бубен стих. На меня обрушилась оглушающая своей плотностью пелена. В наступившей тишине тихо и настойчиво пела далёкая сирена чьего-то вечного, ужасного в своей бесконечности и неутолимости, голода.
Замершая перед импровизированным «столом» Келли, обнажённая и неописуемо прелестная, опустила руки к похудевшему узелку, что лежал слева от разложенной на досках пентаграммы. Глаза её были почти прикрыты. Шикарные грудь и бёдра колыхались, едва уловимо продолжая прерванный танец. Упругие ягодицы подрагивали, отвечая на ритмичные сокращения плоского и сильного живота. В её руках блеснул кривой короткий нож. Все застыли. Поднеся его лезвие к левой груди, она небрежным, но точным движением провела им по коже, сделав небольшой и неглубокий надрез. Из которого сразу же выступила парящая высокими температурами алая жидкость. На лице женщины не дрогнул ни один мускул. По толпе прокатился тихий стон восхищения. Очевидно, в этой ипостаси Келечку видели впервые. Та же, не останавливая руки, перенесла её ближе к лобку и безжалостно сделала продольный надрез и там. На десять-двенадцать сантиметров ниже пупа. После чего быстрыми и размеренными взмахами рассекла кожу у
