детонатором, активатором, возбудителем, наконец. Как и я сам, до того момента, когда не становлюсь «нужным»…
Тогда и они «просыпаются»… и начинают готовиться «действовать».
Как бы ни хотелось мне избавиться от них, от всех разом, выбросив в пропасть, все девять оставшихся, или попросту сунув их в ближайший мусорный бак, что-то гневно «подсказывало» мне, что делать этого ни в коем случае нельзя!
Что, сделав подобное, я создам кошмарную, непоправимую ситуацию, по сравнению с которой все мои прочие «спецоперации» по убиению неизвестных мне существ и прочие мои «подвиги» будут просто невинной шалостью.
И я с тоской убирал их на место — в подобие металлического цельного ремня с круглыми отверстиями для них. Они входили в них с лёгким щелчком. Как бы я ни тряс этот «ремень», не стукал им о колено и, чего греха таить, о камни, они не выпадали. Это меня удивляло.
Однако стоило мне, горя желанием просто понять их суть и полюбоваться на них, поднести к ним руку, они послушно оказывались в ладони, словно выражая собою полную готовность разнести для меня мир на составляющие. В такие моменты в моей руке возникало едва уловимое щекотание и покалывание. Словно я и они были «настроены» друг на друга, как половинки магнита на притяжение.
…Но, когда я подходил к ним с «агрессивными» намерениями вроде мыслей об их месте на помойке или о желании расковырять их ради удовлетворения первобытного, обычного дурацкого любопытства идиота-человека, как дружественный мне «магнит» поворачивался своей другой стороной. «Отталкивая» меня и «визжа» в ушах на неестественно высокой ноте. Точно такие же «протестующие крики» они издавали, едва меня начинало, словно неразумную обезьяну, подмывать глянуть на них в «действии».
Без ведома того, кто погружал меня в купель всепоглощающей Мощи…
Похоже, их словно «закодировали» на меня. И с каждым днём я убеждался в этом всё больше. Чем дольше мы находились вместе, тем сильнее становился я. И ко мне словно «привыкали» они. В мою голову закрадывались подозрения, что мы взаимно «приручали» друг друга. Я их — для полного раскрытия своей затаённой Силы. Они ж меня — для того, чтобы я проникался «родством» с ними и более не помышлял «послать» их подальше. И подспудно подпитывая меня энергией. Прося меня донести их, сохранить до нужного времени. Как-то необъяснимо я это чувствовал.
И ещё я заметил некоторую странность. То место, куда я пришёл вместе с ними, покинули даже насекомые и птицы, словно испугавшись чего-то. Как не видел я вблизи ни одного «туриста» или других людей.
Хотя, если судить по привлекательности местности, она должна просто кишеть всякого рода «паломниками». Создавалось впечатление, что эти твари обеспечивали мне ещё и полное инкогнито в этом месте…
Не знаю, как же мне точно к ним относиться, как к партнёрам или же как к сторожу, к надзирателю своему и тюремщику? Впрочем, я и без того действительно уже начинаю относиться к ним, как к чему-то живому, привычному и даже… жизненно мне необходимому, что ли?!
Бред какой-то, ей-богу…
Помещаю на место эту почти зеркальную, невесомую «дробину» и перевожу дух. После контакта с её поверхностью меня словно продирает мороз, из тела улетучивается усталость. Странно, что я никогда не чувствую в полной мере своего огромного, нечеловеческого размера и веса. Двигаюсь и ощущаю я себя удивительно легко, стремительно… и так, словно меня налаживали, регулировали и смазывали лучшие механики Вселенной.
Никакого тебе хруста суставов, затекающих от долгого сидения ног, болящих мышц или тяжёлой головы по утрам. Думаю, что если я вусмерть напьюсь накануне, мне даже не икнётся спозаранку. Просто странно. Тоже «их» заслуга?
Нет, я не против, конечно, не против такого чудесного своего состояния. Однако…
Однако вроде как и не совсем живой. «Человек, — как говорил какой-то подзабытый по имени мною сатирик, — если встал и понял, что у него ничего не болит, значит, уже умер»…
…Пожалуй, пора заняться обедом и туалетом. Даже если ты — чудовище, каких мало, не стоит ходить голодным, грязным одеждой и с немытым телом. Воды я наносил себе в берлогу только что. Дров вокруг полно. Очаг восстановил. Это не в диковинку и не в напряг для меня, сильного, как сто быков.
А вот, если честно сказать, стремительно грабить банк, разбивая вдребезги его решётки, сейфы, кассы и двери, и расшвыривая по сторонам бесчувственными кеглями переполошенную моим «торжественным входом» охрану, с целью «взять немного денюжек на карманные расходы» в супермаркетах, мне пришлось впервые.
Теперь меня однозначно «ищут». Интересно, какими ещё описаниями, кроме как «он был огромным, как гора, с пудовыми кулачищами, метался туда-сюда по помещению, и всё это время непрерывно бил меня, Ганса, Дитриха и Томаса, так что лица его мы абсолютно не помним», располагает полиция?
С таким же успехом можно искать в залитых наполовину водой джунглях Амазонии говорящую на идише пиявку. Те вертолёты, что барражируют вдоль границы, теперь явно высматривают громилу, который, по их мнению, уже сдуру прётся через горы с сумками, под завязку набитыми крадеными деньгами.
Миллиона полтора или два — столько я, кажется, и взял. Или они всерьёз рассчитывают, что вскоре тот, мнимый бандит, с бородой и «фомкой» подмышкой, решится на это? А то, что я буквально под их носом, им, бедолагам, и невдомёк.
Думая об этом, я невольно улыбаюсь.
Потому как обед у меня сегодня, на эти деньги и через купленные про запас деликатесы, должен выйти, что надо…
Глава XI
…Двигатель упорно не хотел остывать. Остывать, чтобы двигать машину дальше. Это было странным. Обычно безотказные и выносливые, в этот раз одна из авто — старая модель «Гранд Чероки» — закапризничала. Стала «чудить» мотором.
Второй экипаж терпеливо и без нытья ждал, пока «первый» остынет. Лить всякий раз на раскалённый радиатор вёдрами воду нельзя, да и слишком расточительно. Кстати, её тут попросту не было в таком количестве. В избытке был лишь песок, камни и нещадное солнце. Впрочем, последнее должно было закатиться за оплавленный горизонт примерно через час. Затем на пустыню должна упасть ночь, принеся с собой почти холод. В минувшую ночь они вот даже клацали зубами, устраиваясь на ночлег.
— Джи, а может, так и сделаем? Что это мы, как идиоты, тащимся по солнцепёку, насилуем машину, сами мучаемся? Давайте дождёмся ночи. По холодку и докатим, а? Тут осталось-то какие-то полторы сотни миль до Нуакшота! К рассвету и доберёмся. А там и передохнём, и машины проверим. — Говоря это, Рене, канадский француз, уныло морщился на пышущее жаром небо, на котором вот уже несколько дней он не видел ни тучки. Да и откуда бы им тут взяться? В Канаде сейчас куда приятнее… На озёрах или в тайге. Вот куда следовало бы ехать летом! А сюда — милости просим по зиме, когда осточертеют лыжи…
— Если б ты меня тогда послушал, дурья твоя башка, то мы б не парились на солнце. Нужно было брать обе машины с кондиционерами! Ехали бы с комфортом. — Круглолицый колобок Чик беззлобно бурчал, пытаясь сплюнуть сухим ртом, полным мелкой песчаной пыли. — Так ты ж на нас сэкономил, крохобор… Хотя в деньгах я тебя особо не ограничивал, учти!
— На такой жаре да в полной машине кондиционер создал бы для нас настоящую влажную сауну, не больше, Чик! — Француз пытался оправдаться. В сущности, так бы оно и было. — Поэтому зачем тратить лишние деньги, если всё равно пришлось бы ехать с настежь открытыми окнами?
Чик выслушал отповедь с выражением твердолобой уверенности в собственной правоте, однако развивать тему не стал:
