поступил просто. Сразу из части двинулся грабить. Когда его наличный состав, разорив какой-то ближайший хутор, вывалился из леса, он нос к носу столкнулся с передовым охранением Стебелева. И у ставших мародёрами бойцов старлея сдали нервы. Они расстреляли дозор. И началось. Правда, свинья он сам порядочная, но людей его всё-таки жаль. Вместо того, чтобы уничтожать друг друга, могли бы и объединиться. И насовать Данилову хорошо при случае. И не сидеть теперь среди остывающих на ночь скал, подкладывая на ночь под голову камень вместо подушки и палец в рот вместо хлеба.
Хотя…
Зря они, селезнёвцы, тогда это затеяли, с жителями-то. А с другой стороны, — вроде и чем же ещё питаться солдатам, выставленным из части практически на голодный желудок? Вот ведь вопрос! Лишь немногие из них что-то понимают и смыслят в том же сельском хозяйстве. Да и тот фактор, что плодородная земля ныне целиком под водою, не облегчает им задачи, даже если таковой поставить себе создание некоей общины, самоотверженно ковыряющей лопатой землю.
Они бы и стали ковырять, не вопрос. Но где взять землю — это одна сторона проблемы. За её жалкие плодородные остатки нынче драка будет такая же, как и за топливо, одежду, еду, нору… Как за всё! Вон, горцы, — те сажали на склонах гор, на каждом пятачке. Забрасывали с рогаток семена на кручи. И молились о дождях. А тут дожди такие, что и там землю всю посмывало к чертям собачьим!
Низины все затоплены. Но куда сложнее вопрос другого плана. Что в неё садить?! Не приклад же втыкать в надежде на то, что вырастет хлебное дерево?! А то, что они смогли бы даже собрать из пищи, вряд ли бы смогли додержать до сева. Например, собрали они чудом картофель. Да и тот уже пропадал бы. До «весны» не дотягивал. Которая началась только в июне. С холодами и нескончаемым дождём. Так бы и сгнил в земле…
А с остальным и подавно туго. Не будешь же совать обратно в землю целую найденную или отобранную у селян морковину или свеклу? Не даст она урожая, — даже Стебелев знал, что многие растения размножаются именно из семян. И лишь некоторые, как лук, чеснок и картофель, — непосредственно из самих этих продуктов. Да, морковь и та же свекла, будь они неладны, прорастут и дадут. Те же семена!!! Которые нужно будет сберечь аж до следующего года! Те же горох, фасоль, бобы, тот же лук с семян бы выполз… О зерне даже и не думали. Где оно?! Так даже высади — и жди месяцы. А до этого — есть собственные ногти? Или снова, значит, идти грабить…
Капитан вздохнул. Проклятье… Что им всем теперь делать? Что делать?!
«Работать я бы работал, ей-богу! И всех остальных заставил бы! После этих боёв они для меня чёрта с Луны достанут, ибо я выжить им, дуракам молодым, помог. Сам того не ведая и не ожидая от самого себя, — ведь я не полевой командир».
… И ведь все в части это знали. И все были уверены, что ушедшие с ним и погибшим уже лейтенантом Соловьём обречены в первые же дни. Что сможет противопоставить он, капитан Стебелев, тыловая крыса, прожжённым и закалённым в боях контрактникам и опыту самого полковника?!
Ан нет, — вон как оно, — получилось ведь! Да вот только что толку с того, что мы выжили именно сейчас? Через неделю мы превратимся в еле таскающих ноги голодранцев. Больных, слабых и голодных. Неужели…снова только одно, — грабить?! Вот только кого?! Не столь и много в горах селений, в которых можно много чем поживиться. Они тоже жили во многом тем, что привозили из города. А скот будут охранять хорошо, — не подступишься…
А у него в наличии — чуть больше ста семидесяти человек. Для прокорма это слишком много, а для конкурирования с Даниловым и ему подобными — катастрофически мало. Мы рискуем каждую неделю вот так же быть обложенными и умирающими. То даниловцами, то пастухами. И драться, драться…
Пока другие будут решать какие-то полезные для жизни вопросы, они будут погрязать в боях и гибнуть каждый день. На кой они все в это-то время — солдаты?! Почему не пахари?! Чёрт, чёрт!!!
Стебелев оглянулся. Группа в поисках топлива для костра и ночлега разбрелась по округе. Он один, — так и сидит на возвышении, наблюдая теперь за лагерем сверху. Бойцы, словно не желая мешать тяжким дума командира, оставили его в одиночестве. Кто это там внизу ближе всех лазит?
— Пастырнин, это…дай воды? — Стебелев с трудом ворочал распухшим, как и его мысли, языком. Подбежавший солдат еле понял, чего от него хочет вымотанный капитан. Вода, проваливаясь, словно в пересохший колодец, не сразу смогла смочить его прокопченное пороховой гарью и пылью горло. Напоив капитана, боец снова сбежал вниз наполнить водой враз опустевшую флягу.
Стебелев вернулся к прерванным размышлениям.
Скольких же он убил лично? Думаю, человек пять. Не больше. Или даже меньше. Тех, кто вчера жил с ним рядом. Испытывает ли он чувство угрызения или мучения совести? Трудно сказать. Скорее, он рад, что сам сейчас жив. И всё. Остальное — как в тумане.
Это уже неважно. Важно другое. Куда идти и что делать дальше? Может, двинуть в сторону Горячего Ключа? А что там? Одно и то же, что и везде. Базы, полные умалишённых туристов, застигнутых катастрофой? Драка за каждый ещё годный в пищу кусок? А есть ли там уже вообще, за что драться? И кому. Там теперь все либо людоеды, либо скелеты.
Хорошо, допустим, что боезапаса у нас осталось ещё на пару таких схваток, как эта, а дальше? Охотой жить? Много ль осталось в тех лесах дичи? Собаки? Эти твари теперь жрут трупы. И, отведав такой пищи, можно самим сдохнуть. Да и как есть уже такую мерзость?!
Отдельно стоящие фермы? Да там сами местные, небось, давно всё захапали и укрыли так, что их только базукой вышибать. Значит, снова — чтобы прокормиться, — убийство, и именно мирного населения? Господи, так есть ли выход?!
Капитан застонал и обхватил голову руками. Никогда ранее в неё не приходила мысль о том, что как же, всё-таки, это тяжко, — быть руководителем, не превратившись при этом в бандита, командующего преступниками в форме. Этакого атамана шайки «лесного братства», то есть уже «УРКОводителя». Проводника и вождя ослеплённых голодом и ненавистью ко всему миру убийц…
У которых на руках выданное страной оружие. Не может же быть, что теперь только один путь… «Путь».
VII
Что-то холодное и до предела острое коснулось его шеи, сзади голову придержали несильно, но с намёком, за лоб, а в левом ухе негромко прозвучало что-то до боли знакомое:
— Привет, дядя капитан! Как жив-здоров, рыжий герой?
— Привет… Да жив, как видишь, — одними губами отозвался Стебелев, мучительно гадая, — нападение или неудачная шутка? Обычно при атаке не здороваются с целью узнать о «здоровье». Ножом в горло — и дело с концом. Всё «здоровье».
Стебелев не был героем, но вот и умирать сегодня уже вроде как и не собирался. Хотя откуда человеку знать, — когда и как он «отлетит»…
— Ну и — что? — спросил он, словно подталкивая неизвестного к какому-то конкретному решению.
— Ну и то, ну и сё! Жрать, грю, хочешь, Стебелев? — Капитана аж подбросило:
— Чекун, ирод, ты?!
— Гы-ы-ы… — Нож исчез. Вместо него под носом оторопевшего капитана появился кусок чего-то забытого, пахнущего…пахнущего…ну так да, — молоком!
— Сыр, Стеблуша! Свежий и настоящий! Овечка одна тут тебе передала. Отняла у пробегавшего зайчика, да нам и поручила тебе доставить. Мы отдали честь и исполнили. А то ты думаешь, видно, — чё эт мы тут делаем, да? Сырка мы тебе специально принесли, прямо из Эдема. Мы там кажен день такое хряпаем. А опосля — блинами с икрой, прикинь, давимся… Там, капитошка, бананы прямо из стен растут, как грибы. Да ты кушай, чё ты прямо как в штаны наложил-то? Ну, мы. Ну, живые да здоровые. Не призраки, не ссы. Не ждал, что ли?! Ешь на здоровье, милой, ешь, не смотри ты на него так… — Чекун, осклабясь и сидя на корточках, наблюдал, как Стебелев, действительно тупо глядевший на кусок у него в руках, очнулся, откусил и сперва несмело, а потом всё уверенней, задвигал челюстями.
