заснеженного причудливо края. Зачарованные, они заползали во влажный непроглядный туман, где брели практически на ощупь. Всех их потом находили именно там, внизу. Точнее, то, что оставалось от тел, разлетающихся брызгами по камням и смываемых текущей по дну ущелья мощной рекой…
В первый свой приход сюда мы именно с Киселём чуть не сверзились вниз сами, каким-то чудом удержавшись на краю перед самым последним шагом… Вдоволь насрав с перепугу и в провал, и в штаны, мы ещё несколько часов потом не могли прийти в себя. После этого моё уважение к горам ещё более возросло.
Жаль, что в последние двадцать пять лет мне так и не удалось здесь побывать при более приятных и спокойных обстоятельствах…
IX
«…Мысль эта записана красными чернилами на всех полях сражений от Австралии до Токио: ПОБЕДУ НИЧЕМ НЕ ЗАМЕНИШЬ».
Что и говорить, я выбрал для Данилова и его рати самое достойное, поэтичное и впечатляющее место гибели. Лермонтов для своей последней дуэли прибежал бы именно сюда, знай он о подобном, царящем здесь великолепии. И мы бы стали обладателями ещё одного, посмертного, творения поэта. Поэтому я считал, что полковник просто будет обязан мне за столь тонкий вкус…
Ожидание растянулось на полные двадцать шесть часов. Лишь после этого мы услышали отдалённое бабаханье и стакатто. Словно кто-то одинокий брёл по горам, отбивая неровный такт гигантскими кастаньетами. К нему торопливо примешивались набитые крупным горохом маракасы, сбивая и без того рваный ритм.
Бузина грамотно вёл их за поводок в нашу сторону.
Не удаляясь особо и не позволяя слишком опасно приблизиться, он изображал там с двумя десятками бойцов отчаянную атаку обнаглевших канареек на гнездо орла. Щипая и поклёвывая, он умудрился навлечь на себя нешуточный гнев обладателя стальных когтей. И теперь, как я понимаю, раздражённый нахальством невесть что возомнивших о себе «победителей» того ристалища, тот решил до конца показать им, осмелившимся беспокоить льва в лежбище, полную и окончательную «кузькину мать».
На этом и строился мой расчёт.
Когда Долдон дал приказ отойти, он сделал своего рода широкий жест. Мол, живите, покуда сможете. И он никак не думал, что на его собственный дом осмелятся напасть те, кто почти вдесятеро слабее числом.
Прямая атака на часть и в самом деле являлась бы сущим безумием. Обычным стремлением гордо покинуть бренную Землю. Однако, когда в ворота его собственного «дома» защёлкали пули, а во двор полетели метко брошенные щедрые гранаты и зажигательные фугасы, сея вокруг панику и разрушения, Полкан не на шутку рассвирепел.
Решив раз и навсегда покончить с наглецом Стеблевым и его не оценившими милости малолетними зазнайками, решившими, что они поломали хребет военщине, Данилов погнал на мнимого врага почти все имевшиеся у него силы, твёрдо приказав раз и навсегда «заткнуть рот сявкам», стерев их с лица местности. Для чего был отдан приказ «преследовать, обнаружить, окружить и уничтожить».
Слыша по звуку, что атакуют неполными силами, полковник сделал «правильный» вывод, что основная часть заседает где-то, наивно ожидая, что нападающие притащат с собою что-то из украденного в суматохе боя. Отступая, мои бойцы сменяли друг друга.
Оставив на переднем рубеже половину людей, другая бежала чуть дальше, залегала там и, дождавшись, пока первая «волна», прекратив стрелять и огрызаться, пробежит, хихикая, мимо, открывала не слишком плотный огонь по преследователям. Поскольку дело шло к тому, что враг начал растягиваться среди сужающихся между гор троп и лощин, делать свою работу ребятам становилось всё легче. Но так как им был отдан приказ не устраивать там форменную мясорубку, упрямо вгрызаясь в свои позиции, а наоборот, — не слишком уничтожать противника, создавая лишь видимость обороны и овладевший ими якобы страх, — дело у них спорилось. Убеждённые, что струсивший враг, отступая, приведёт их к основной группе, Жаров и Маженя гнали своих вперёд, твёрдо следуя указаниям полковника.
Когда же они, видя, что удирающие «стебелевцы» идут не в том направлении, где было последнее сражение, они, было, притормозили. Нашим пришлось добавить угля им в топки, убив нескольких. Тогда, посовещавшись и, видимо, решив, что это направление куда удобнее и не так опасно, чем то, где их так долго истребляли несколькими днями ранее, они подорвали отряд на ноги и снова погнали его вперёд. На верную конечную смерть.
В конце концов, особого выбора у них не было. Или выполнить приказ Долдона и растереть в мелкую крошку досадливых «мошек» любым способом, или каждые день-два бегать по части, туша возникающие пожары и тупо хороня убитых. Ни один вояка не согласится на подобное безнаказанное унижение. В этом и кроется постоянная константа, — ошибка командования, не признающего иных методов ведения боя, кроме обороны до усиру или атаки до могилы.
Не обладая естественными навыками голи, что на выдумку хитра, командиры предпочитают игру в величину мускулатуры и крепость зубов. В этом они постоянно напоминают мне старорусскую игру-«забаву» под названием «я ударю — ты выдержи». Когда двое пришибленных на голову с детства амбалов, но с бычьим здоровьем, придурковато ухмыляясь редким частоколом насквозь выбитых зубов, поочередно изо всех сил молотят друг друга пудовыми кулачищами. Выбивая из башки и без того скромные остатки мозгов. Это они умеют, спору нет…
А вот против чего они бессильны — так это против маленького обмана, небольшой хитрости, в которых они ровным счётом что отягощённый боевыми рогами баран супротив вёрткой мухи-овода, что безнаказанно грызёт его за лытки, пока он во всём своём могучем бешенстве бесполезно роет ямы и канавы. В этом стоило бы поучиться у индейцев. Эти практически непревзойдённые мастера битвы из укрытий с численно превышающим их врагом. Если бы ниндзя оказались их учениками, я б нисколько не удивился.
Облаяв и брызгав гневной слюною своих подчинённых, сержанты указали грязными пальцами направление. И те рванули напролом. Первые и наиболее рьяные даже опередили остальных, активно поливая тут и там копошащиеся людьми склоны свинцом.
…Они вбежали в ущелье с такой скоростью, словно за ним гнался по пятам разъярённый постоянной бескормицей горный дэв. Меня всегда удивляет активность и напор тех, кто, с выпученными от собственной отваги глазами, со всем усердием приближает час собственной никчёмной и бесславной гибели. И мне ничего не оставалось делать, кроме как подарить им её…
X
Я всегда уважаю чьи-то желания. Даже те, которые являются физически невыполнимыми согласно непреложности действия законов этой самой физики и материи мироздания. Даже если они наносят при этом вред окружающим. Право хотеть не означает права получить желаемое, но именно в этом случае мои и их цели совпадали. И я, и они страстно хотели с кем-то раз и навсегда покончить. Как и я, они изнемогали от стремления оказаться лицом к лицу в этой долине. И так же, как часто бывает между людьми, обе стороны испытывали жгучую потребность спустить курок…
Что же, мои желания я привык исполнять чуть раньше, чем этого могли ожидать некоторые.
И я выпустил беснующегося в тесной банке злобного джинна.
