Ещё пару метров… и я, если выгляну из-за широкого «полотна» трубопроводной сети, смогу увидеть его вспотевшую от напряжения морду…
Я действительно, замерев ящерицей и прижавшись к трубам, буквально распластываюсь на них, с трудом и до боли в пальцах ног балансируя на узкой полоске металла… и высовываю кончик носа…
Какое-то время я не вижу его, и мне это шибко не нравится…
Темнота, подсвеченная зеленью поляризации прибора, показывает мне полное отсутствие движения в этом секторе…
Где ты, амиго? Покажись… ау…
Я не буду делать тебе больно…
Крики в коридорах приблизились настолько, что менее наглый тип, чем я, уже не вытерпел бы. И постарался бы перескочить через ограждение, ступить на твёрдый настил, чтобы исчезнуть до того, как ворвавшиеся в помещение бойцы увидели бы его, прицепившегося к этим трубам, как дятла к коре.
Действительно, висящий на высоте почти двенадцати метров, спиною прямо к центру этой «бочки», я представляю собою изумительной красоты и соблазнительности мишень.
Тут уж действительно, — так и подмывает на всё плюнуть — и задать стрекача хоть куда-нибудь, чтобы даже не ждать самой возможности быть нашпигованным кусочками свинца.
И всё-таки я жду…
Терпеливо, но готовый в долю секунды переменить положение, если к этому меня вынудят обстоятельства.
Жду, старательно сдерживая дерущий по позвоночнику мороз обычного животного страха…, борясь с диким желанием укрыться за каким-нибудь завалом…, считая секунды и пытаясь переиграть того 'Ворошиловского стрелка'.
Пытаюсь, пытаюсь… пы-ыыта-ааюсь… ну же, давай, сука?!.. ещё семь секунд… пять… четыре… и я — выигрываю!!!
Он не выдерживает…
Приободрённый оптимистической симфонией почти влетевшей в эту камеру подмоги, он на мгновение высовывает свой поганый нос почти оттуда, где он, по моим прикидкам, только и мог спрятаться…
Точнее, высунул он его вместе с прикрытой кепи макушкой, торчащей теперь настороженным огурцом с глазками над кладкой дальней стены. Огурчиком, пятнистым кабачком, кем угодно, — я всё ему давно простил… — таким милым и родным он казался мне в эту минуту…
Я готов был его расцеловать от умиления. Если б не ТАКОЙ момент… За эту, одну-единственную секунду я успел рассмотреть, что он уже не молод. А потому и оказался, наверное, куда умнее своих более юных напарников.
Наверняка в молодые годы успел пройти какую-нибудь локальную войну. Ну, и решил тряхнуть воспоминаниями, стариной…
Вот только позабыл, бедолага, что война — это та работа, в которую нужно для поддержания формы, фигуры и памяти играть куда как чаще…
Так вот куда ты забрался, мой милый Августин…
…Пройдясь чуть дальше того места, куда так настырно ломился я, ты просто и банально… открыл дверь в соседние «залы»… и вошёл туда! Просто и, надо сказать, очень тихо… Это их, — эти замызганные стены и углы — я видел сверху.
Ты вошёл, огляделся, что-то себе там прикинул…, а потом каким-то одному тебе ведомым способом взобрался на высоченную стену… И вмешался ж ты, сволочь поганая, именно в тот момент, когда я уже начал было думать, что всё у меня на мази…
Вы — гнида, товарищ!
…У меня из всех возможных вариантов решений был лишь единственный, и в запасе оставалось не более двух, от силы трёх, секунд. И испоганить и то, и другое, истратить бездарно, я просто не мог.
И оттого я нажимал курок именно так, — спокойно, плавно, зло и с нужной силой, — как нужно. Чтобы одновременно с этим спуском крючка рывком вынести себя за пределы трубопровода…, не смещая ствола и держа его в одной руке; успеть выстрелить прямо в тыковку твоей маленькой башки… и, одновременно оттолкнувшись ногами от скользкой, как улитка, скобы… «уйти» вправо, прыгнуть всем телом на изгиб перил…
Кажется, твои глаза успели многократно увеличиться от удивления в размерах…
'Да-да-да…' — успел услужливо согласиться с моим решением и мыслями 'калаш'…, и в тот же миг, когда затвор впустую защёлкал, от нечего делать молотя воздух бойком, «ствол» уже отделялся от моих пальцев, и начал своё медленное падение вниз, изумлённый моим внезапным и столь коварным предательством…
Он всё-таки сделал ещё одну, запоздалую попытку остаться со мной, взмахнув ремнём у моих вытянутых в полёте рук…, но грубо промахнулся и стал заваливаться.
Всё это я успел заметить в тот же момент, в который перезревшим сморчком лопнула голова человека.
И отколовшие её верхнюю часть пули размашисто швырнули ошмётки кости и мозговой ткани назад, вместе с начавшим заваливаться в пустоту позади себя телом…
К тому моменту, когда в проёме дверей возникла первая половина туловища одного из преследователей, я практически исчезал за приземистым и широким «станком», весьма напоминающим старинный печатный стан.
…Приземление напоминало скорее прыжок в каменную могилу, на дне которой покойному для чего-то от души понаставили стальных кольев…
Влетающие в этот момент в зал вояки слышали, как загудели стальные листы площадки, как вслед за этим тут же затарахтело по ним перекатывающееся большое тело. И сделали правильные выводы.
Судя по их реакции, совсем уж никудышными солдатами они не были. Потому как в сторону поднятого мною шума уже мчался рой раскалённых «пчёл», деловито и пока слепо принявшихся буравить хлипкую от времени сталь. Катясь среди тут и там разбросанных предметов, пребольно отбиваю себе бока. Но особенно старается телепающийся за моею спиной злюка «Форс», словно мстя за то, что я перепоручил его работу другому оружию.
Не желая превратиться в совсем уж мёртвого нарушителя спокойствия, верчусь придавленной змеёю, передвигаясь почти на карачках, лишь бы только не попасть под этот смертоносный ливень.
К тому моменту, когда я окончательно достиг цели, то есть остановился перед лазом квадратного сечения, по которым в кино и на пароходах сбрасывают в прачечную бельё или на кухню — картошку, их набилось в помещение больше, чем речного малька в банку с хлебом.
Сильным рывком, с трудом дотянувшись до ручек, выдергиваю из-под рухнувших ящиков баул, привскакиваю… и брошенным камнем бросаюсь к этой разновидности «транспортёра». Уже почти ввалившись в него, успеваю нажать в левом кармане на почти такую же коробочку, что я так вовремя «позабыл» внизу…
Карман с готовностью подсвечивается, расцветая синим…, и уже летя мордою вниз по этой 'чугунной кишке', с удовлетворением слышу, как сзади сладчайшей музыкой спарено бахают два превосходных по своей губительности взрыва. В воздухе задорно и ликующе дохнуло жаром…
Меня даже здесь, приподняв, сначала вбивает спиною в стенки, а затем догнавшая ударная волна, стиснутая узким пространством сотрясаемого «короба», ещё увеличивает свою, потерянную было, скорость…, наподдаёт мне под зад…, и через пять секунд я пробкой вылетаю в бесконечно огромный зал с прекрасно обработанными, словно для танцев, полами. Скользя на брюхе, лихорадочно пытаюсь остановиться, для чего истово цепляюсь ладонями в перчатках за поверхность этого слегка пыльного 'зеркала'.
…Извините, парни, — кажется, я немного переборщил там с зарядом…
Глава XIII
