— Засады! — иронически хмыкнул тот. — А я так думал, что это вы блох занесли, мы пока что ни разу…
В следующую секунду и без того не слишком натуральная улыбка слетела и с его вызывающе безмятежного лица: с отчаянным стоном в коридоре распахнулась и ударила в стену входная дверь.
— Немцы! — крикнул, пятясь в коридор, матрос, посланный проверить часового. — Лёху сняли!
Белый пунктир очереди, вырвавшись из ППШ в его руках, унёсся в чернильную мглу двора, до дна которого не проникало и лунное зарево. Вторая очередь полоснула над головой Якова Осиповича, так, что он едва успел пригнуться — завернувшись в тяжёлую портьеру, как в саван, с подоконника рухнула громоздкая фигура. Вышитое крыло портьеры с бахромой, взметнувшись, запоздало прикрыло мятые гармошки кованых сапог. Перекатившись кубарем от окна, Войткевич оказался перед Сашей, который, забросив ещё дымящийся шмайсер за спину, волок Настю на кухню, бесцеремонно пригибая чуть ли не к самому полу, пока она, наконец, пискнув, не рухнула на четвереньки. Они поневоле запнулись и…
— Во дворе, в самом углу, канава!.. — схватил Сашу за локоть Войткевич, воспользовавшись этой паузой и перекрикивая грохот автомата над головой. Седоусый «боцман», оборвав цветастую занавеску, отделявшую от гостиной коридор и привалившись к косяку, палил в дверной проём, на улицу. — Она под забором ведёт в овраг! Вверх — к лесу, вниз — до моря!..
Яков Осипович, сидя, привалился к стене и выдернул из кобуры… Но не наган, а мятую пачку трофейных «Krebs der Lungen».
— Я знаю! — выбралась наконец Настя из-под мышки Новика. — От оврага до артельных баркасов рукой подать…
— Она проведёт! — кивнул Яков Осипович, заправляя в угол рта короткую сигаретку.
Саша кивнул тоже, будто бы соглашаясь, но тотчас же отрицательно замотал головой.
— Это что значит? — с насмешливым недоумением передразнил Яков Осипович эти его невразумительные движения головой.
— Это значит, она пойдёт с вами! — выкрикнул почти в лицо ему Саша. Теперь перестрелка зачастила сплошь, с прибавлением внушительного лая со двора «пилы Гитлера», ручного пулемёта MG-36, и глотку драть пришлось поневоле… — И Мария Васильевна тоже! Ложись!
К самым коленям Войткевича, гремя и подскакивая на половицах, подкатилась граната с длинной рукояткой. Яков Осипович подхватил её и раздраженно выбросил в окно, словно отмахнувшись от мухи.
— А вы?!
Сноп огненных искр и белый клуб дыма с грохотом взметнулись в оконном проёме, душераздирающий вопль на минуту заложил уши громче пулемётного стрёкота.
Настя, мгновенно побелев, прижалась к плечу Саши. Поморщился и Войткевич.
— А вы? — повторил он свой вопрос.
— Мы останемся прикрывать… — решительно заявил Новик, поднявшись на одно колено, но тут же и пригнувшись — со стены над головой полетели осколки фарфоровых блюд с росписью. Тем не менее на четвереньках ему показалось как-то не очень… особенно в присутствии Насти, и он вновь распрямился.
— Наша задача — обеспечить доставку наводчика и радистки в штаб партизанского района. Вот и будем обеспечивать… — хладнокровно пояснил Новик своё решение, — …доставку.
— Угу… — промычал Войткевич, закуривая. — Как хотите… Кто будет наводчик?! — крикнул он, не вставая.
— А наводчик, как ему на роду и написано… — перегнулась под стол суровая физиономия «боцмана» с отвисшими усами. — Наверху сидит, далеко глядит… — «боцман» ткнул заскорузлым пальцем в потолок. — На чердаке. А вы, Яша, долго ещё в этом бабьем блиндаже отсиживаться думаете?
— А вы без меня уже и роты фрицев положить не можете… — проворчал, поднимаясь на ноги, Войткевич и только теперь взял со стола свой наган, как оказалось, спрятанный под тряпочной клушей заварного чайничка. Так, чтобы под рукой был во всё время «выяснения Wer ist wer»… — Кстати, не знаю, что двигало этим парнем, — Войткевич закатил глаза к потолку, — сообразительность в смысле драпать или солдатская смекалка… — он рассеянно, будто на летней довоенной набережной, затянулся и ткнул в потолок сигареткой. — Но он прав. Как всё закончится, уходить вам будет лучше чердаками, они друг от дружки перегорожены в один кирпич на ребре, жопой развалять можно. Заодно лучку прихватите вязанку-другую, там замечательный крымский лук сушит одна безутешная вдовушка.
— Ты людей уводи, вдовий утешитель, — озабоченно пробормотал Новик, загораживая Настю в кухонном проходе. — Пока мы прикрываем…
— Так точно, ваш благородие… — сплюнул невидимую табачную крошку Яков Осипович. — Разрешите усердствовать?
И, заметив краем глаза чьё-то размытое отражение в зеленоватых стёклах буфета, он, не глядя, грохнул из нагана через плечо.
Расстёгнутая немецкая каска, кувыркнувшись, загремела на половицах, а её неудачливый обладатель, оторвав руки от оконных створок, канул во тьме.
— Только ты ж не попутай… — даже не обернувшись, затоптал окурок Войткевич. — …арьергард с заградительным отрядом.
— Если зря не попятитесь, не перепутаю… — бросил на него невидящий взгляд Новик.
Невидящий, потому как никто и ничто не отражалось в расширенных чёрных зрачках Саши, кроме карих зрачков подруги, не успевших ещё насытиться радостью приобретения, как уже тронутых влагой утраты…
— Товарищ старший лейтенант! — с чердачного люка в углу кухни с грохотом, не считая ступенек, осыпался наводчик Антон Каверзев. — Товарищ старший лейтенант… — он сгрёб разлапистой пятернёй ворох паутины с рыжей макушки. — Немцы-то как-то интересно себя ведут-то…
— Докладывай! — с трудом вырвался из древесной смолы карих зрачков Насти лейтенант Новик. — Чего высмотрел?
— Да немец как будто на попятную сдал… — поскрёб в загривке Каверзев и оттёр ладонь о штаны. — Вроде как ждут чего-то, а палят, будто так, для порядку, в божий свет как в копейку. Вон, все стены изрисовали, не целясь…
Лейтенанты переглянулись.
— Понятное дело… — пожал плечами Войткевич. — Живьём хотят…
— А со стороны яра так совсем ушли! — продолжил наводчик, сидя на нижней ступени дощатой лестницы и озабоченно выискивая что-то или кого-то за воротом крестьянской вышиванки. — Или у меня повылазило…
— Выпускают… — уверенно заявил Войткевич, зачем-то принимая из рук «боцмана» второй «машин- пистоль», поданный с привычностью денщика. — Будут ждать у леса, к лесу тут одна дорога, оврагом. А там нас можно будет взять, как котят в корзинке…
— И что будете делать? — напряжённо соображая, спросил Новик.
— Что? Прорываться… — буркнул «Яков Осипович», не отрываясь от снаряжения магазинами сразу двух шмайсеров.
— Как? — нахмурился Новик.
— Известно как, «дурой»… — насмешливо покосился на него Войткевич, передёрнув, один за другим, оба затвора. — Ждут в овраге? Добре, пойдём в овраг. Только не так, как нас там ждут, что будем красться, как крысы — канализацией, а с песнями и плясками…
— А вы? — спохватившись, глянул Новик через плечо Насти.
Мария Васильевна с отрешённостью кладбищенского надгробия сидела на табурете, уставившись на синее пламя примуса, будто ничего важнее сейчас и не было, кроме как — успеет ли вновь закипеть чайник, прежде чем мир взорвётся и канет в тартарары.
— Я? — очнулась женщина и виновато улыбнулась. — Не беспокойтесь обо мне. Я с ребятами, как уж повезёт… — она слабо пожала плечами и даже не вздрогнула, когда на плечи ей осыпались лохмотья дранки и белые хлопья извести. Пара шальных пуль пробороздила потолок.
— Повезёт, мне всегда везёт! — фыркнул Яков Осипович, перебирая пальцами на рукоятках автоматов. — Даже когда не везёт. Так, кто живой?… — развернулся он в гостиную. — В «полундру» товсь! «Боцман», за наводчика — головой, Глеб, за радистку — яйцами. И это… — вдруг запнулся Войткевич. —
