Разведотряд

лазурном морском просторе, а в тесных лабиринтах сродни канализации?

Уже через пару минут, пару мгновений преследования руки у старшего лейтенанта дрожали, сердце ухало куда-то вниз, в желудок. И вовсе не от вполне понятного страха. Напротив, с куда большим удовольствием Саша развернул бы «зибель» навстречу бронекатеру, найдись подходящий пятачок заводи, и пошло бы оно всё…

Но этого всего было слишком много.

Это всё вилось в табачном дыму штабов и кабинетов, в пороховом дыме корабельных орудий, в пенных столбах взрывов глубинных бомб и пламени торпедных разрывов, в угаре десантного огненного шквала.

«30-я флотилия кригсмарине» — это слишком много всего для одной, пусть даже героической, смерти старшего лейтенанта Новика A. B.

Задание, взятое на себя, в общем-то, добровольно, надо было выполнить, а времени не хватало. Оно растягивалось до расстояния в полсотни шагов, когда удавалось чуть оторваться. Но вот с рёвом втискивался в резкий поворот угловатый «зибель», куда как более громоздкий, чем бронекатер, который вписывался в него с гораздо большей лёгкостью, — и тогда расстояние сжималось, как гармонь. А вместе с ним и таяло время, за которое они с Громовым могли успеть сделать самое главное в своей солдатской, да и во всей прочей жизни, дело.

Нервничал командир катера Гюнтер Штанге, одёргивая всякий раз за рукав пулеметчика:

— Denken Sie nicht… И не думайте, Фриц! Там почти три тонны солярки! Такое и Данте не бредилось…

Фриц скрипел зубами, видя в прорези прицела наглую ухмылку русского на корме, охамевшего до такой степени, что даже не прячется особенно за железной аппарелью, хватается за её зубцы, словно за зубцы крепостной стены, и выбрасывает поверх неё дырчатый ствол автомата с рожковым магазином…

Громов, в отличие от немца, разнести тут всё и вся к чёртовой матери не только не боялся, но и почитал за честь. И Гюнтер с Фрицем время от времени приседали за бронещитком, об который звенели его пули.

Но Громова швыряло от одного борта парома к другому.

— Вот, тать! Хрен прицелишься…

И тогда он полез в свой непромокаемый «сидор», катавшийся под ногами.

Гранату он уже пробовал кидать, да отскочила РГД от бронированного капота, булькнула и рванула уже далеко за кормой без толку…

«А вот этой пиротехники попробуйте-ка», — прошептал про себя Громов, вытаскивая толовую шашку.

Выдернув из картонного хвостика бикфордову бечёвку, Иван звякнул бензиновой немецкой зажигалкой…

Хватайся, за что можешь…

— У вас есть, чем перегородить канал?!.. — не добежав ещё до инженера, заорал солдат-эсэсовец, посланный с «берегового» поста секции «3-А».

— Загородить?! — округлил поверх очков белёсые глаза рыхловатый унтер-инженер. — Вы там что, с ума все посходили? У меня тут сто тонн топлива, а на складе одних только торпед с полсотни!

Он растерянно обернулся.

На дебаркадере перед разъехавшимися воротами секции аккуратными штабелями громоздились двухсотлитровые бочки с топливом. Возле рельсов подъемника, уходящих от дверей блокгаузов в воду, выстроились деревянные поддоны с ящиками «Achtung! Взрывоопасно!» Одна сплошная крюйт-камера…

— А вы хотите, чтобы мне в склад паром с соляркой влепился? Как вы допустили?

О захваченном «зибеле» уже знали на всех подземных берегах «Берлоги».

— Вот что… — вскочил на ноги унтер-инженер. — У меня там, метрах в двухстах от входа, гибкий трубопровод опускается, на случай ремонта…

Инженер зарысил к застеклённому бюро в бетонной стене секции, к общему пульту и щитовой докерских механизмов.

О том, что трубопровод — не более чем жестянка, вентиляционный короб большого диаметра, и влепись в него мятежный «зибель», сомнёт короб как бумажку — уточнять эсэсовцу он не стал. Бросил только через плечо:

— Как хотите, так и запрыгивайте на него! Сейчас остановлю…

На это и была его надежда, вспыхнувшая архимедовым озарением: что русские испугаются и сбросят скорость. И даже если с обычной для них жертвенностью взорвут у преграды чёртов «зибель», может, и обойдётся. Пламенная струя если и докатится до дебаркадера, будет уже на издыхании.

Всё произошло с точностью до наоборот ожиданий унтер-инженера.

Всё произошло в считанные секунды, но в памяти Новика отпечаталось с неспешностью замедленной съёмки…

В очередной раз трахнула за спиной короткая очередь из «судаева».

Саша обернулся — опять бесполезно растратил сапёр патроны. Немцам за бронещитком катера струя пуль, что жменя гороху.

Старший лейтенант обернулся к штурвалу, вскинул глаза — и увидел трубу, словно свалившуюся из темноты арочного потолка. Серебристая, проклёпанная секциями, охватом с хороший дуб, она на глазах опускалась, провисала, грозя перегородить тоннель на манер византийской «Золотой цепи». Никакого особого глазомера не надо было, чтобы понять: ещё несколько секунд — и канал будет наглухо перегорожен. И взорвутся они здесь без особого пафоса и эффекта, в лучшем случае утянут за собой, на близкое дно канала, преследователей.

Саша почти рефлекторно вытянул на себя рычаг дросселя, слава богу, было чего вытягивать — только что прошли поворот, сбрасывая обороты — и, ухватившись за маленький, половинчатый, как на гоночном катере, штурвал, заорал через плечо:

— Гром! Пригнись!

«Зибель» рванул, тяжело вздыбившись, как битюг, которого ошпарили кнутом, вдруг решив сделать из него ипподромного скакуна.

Громов обернулся раньше, чем успел переспросить, и палуба, вдруг ушедшая из-под ног, тут же швырнула его назад, на самый край трапа-аппарели. Он словно прилип к сведённым в прорези-мушке глазам пулемётчика и тот, не выдержав — наконец-то в стороне от бочек «этот чертов русский!» — без команды потянул спусковой крючок. Взмахнув руками, в одной из которых была шашка с зажженным шнуром, Иван Громов запрокинулся на спину.

Пулемётной очереди, рявкнувшей позади, Новик не расслышал. Словно задранный экскаваторный ковш, поднятый трап парома зубцами ухватил — и с жестяным грохотом смял трубу, как бумажную. Саша даже удивиться не успел, раньше сообразил: «Вентиляция!»

…Вот только грохот от этого столкновения вышел чрезмерный, аж уши заложило, точно молния треснула по самому черепному шву; и в глазах вспышка, высветившая всё на мгновение в мельчайших подробностях — «Взрыв?!»

Так оно и было. Картонная шашка взрывпакета, выскочив из руки Громова, кувыркаясь, взлетела к бетонному потолку и там разразилась майской грозой, умещённой в тесноте склепа. Над самым катером. Взрыватель для закладного фугаса, взрывпакет, был не слабее ручной гранаты, только без корпуса.

Обоих фашистов швырнуло за борт бронекатера, на стены канала. Ещё двое кувыркнулись за корму, точно разрезвившиеся гуляки «Oktober-Fest» с пьяной лавки. Но и корму «зибеля» подбросило так, что Громов подскочил на ноги и естественным образом влетел в проход между стальными бочками. И тут, ударившись об одну из них, почему-то не канул в совершенное небытие, а пришёл в себя.

Но лучше бы не приходил…