Глаз разума

системе из доказательства одного противоречия не обязательно следует доказательство любого утверждения. Однако эта система оказалась слишком слаба, чтобы ответить на вопрос, должен ли он доверять машине. Тогда ему пришла в голову следующая блестящая идея. Почему бы не использовать в его системе классическую логику, несмотря на то, что получающаяся система имеет противоречия? Так ли бесполезна противоречивая система? Вовсе нет! Предположим, для каждого высказывания существует доказательство того, что оно истинно, и того, что оно ложно — но ведь может оказаться, что для любой такой пары доказательств одно из них просто более убедительно с психологической точки зрения! Остается просто выбрать то доказательство, в которое вы верите! Теоретически его идея оказалась верной — получившаяся система, действительно, обладала таким свойством, и в каждой паре доказательств одно выглядело гораздо более убедительным, чем другое. Более того, для каждой противоречивой пары утверждений все доказательства одного были более убедительны, чем любое доказательство другого. В результате любой человек, кроме самого эпистемолога, мог воспользоваться системой и решить, можно ли доверять машине. С ним же произошло вот что: он получил одно доказательство, что он должен доверять машине и другое доказательство, что он не должен. Какое из них казалось ему более убедительным, в какое он “поверил”? Единственным способом это узнать было обратиться за ответом к машине! Но тут он понял, что обращение к машине означало бы молчаливое признание того, что он ей доверяет. Так что он оставался в затруднении.

ФРАНК: Так как же он вышел из положения?

ДОКТОР: А вот тут и вмешалась Госпожа Удача. Поскольку он с головой ушел в теорию проблемы, и она поглощала все его время, он впервые в жизни недоглядел за экспериментальной стороной. В результате несколько деталей в машине вышли из строя, и он этого не заметил. После этого его машина впервые начала выдавать противоречивую информацию — и не какие-нибудь тонкие парадоксы, а именно кричащие противоречия! В частности, в один прекрасный день она заявила, что он верит в определенное высказывание, а несколькими днями позже она уже утверждала, что он в него не верит! Хуже того, машина утверждала, что его убеждения за эти несколько дней не переменились. Этого было достаточно, чтобы полностью подорвать его доверие к машине. Теперь он снова здоровехонек!

ФРАНК: Ничего более удивительного я в жизни не слышал! Наверное, машина с самого начала была опасной и ненадежной.

ДОКТОР: Вовсе нет — пока она не сломалась из-за небрежности эпистемолога, она была превосходной.

ФРАНК: Положим, когда я с ней познакомился, она не могла быть надежной.

ДОКТОР: Да нет, Франк — и это приводит нас к вашей проблеме. Я слышал всю вашу беседу с эпистемологом — она была записана на магнитофон.

ФРАНК: Тогда вы понимаете, что машина не могла быть права, когда отрицала истинность моего убеждения в том, что книга красная.

ДОКТОР: Но почему?

ФРАНК: Боже, неужели мне придется снова пережить этот кошмар? Я могу понять, что человек может ошибаться, когда он утверждает, что тот или иной физический объект обладает определенным качеством, но встречали ли вы хоть один случай того, чтобы человек ошибался относительно собственных ощущений?

ДОКТОР: Конечно! Я знавал одного приверженца христианской науки, у которого ужасно болел зуб. Он стонал, как раненый медведь. Его спросили, почему он не идет к врачу, чтобы вылечить зуб, а он ответил, что лечить у него нечего. Тогда его спросили: “Разве вы не чувствуете боли?” Он возразил: “Нет, не чувствую — никто не может этого чувствовать, поскольку боль — только иллюзия”. Вот вам случай человека, который отрицал, что он ощущает боль, хотя все кругом отлично знали, что ему было больно. Не думаю, что он лгал — он просто ошибался.

ФРАНК: Ну хорошо, в таком случае это могло быть — но как кто-либо может ошибаться, говоря, что он видит тот или иной цвет?

ДОКТОР: Уверяю вас, что если бы спросил кого-то, какого цвета эта книга, и он бы ответил: “Думаю, что она красная”, то я безо всякой машины усомнился бы в том, что он на самом деле так считает. Ведь если бы он действительно был в этом убежден, то ответил бы прямо: “Она красная”, а не “Думаю, что она красная”. Сама неуверенность, сквозящая в его ответе, указывает на то, что на самом деле он сомневается.

ФРАНК: Но почему я должен был сомневаться, что она красная?

ДОКТОР: Вам виднее. Скажите, а в прошлом у вас были основания сомневаться в правильности ваших зрительных ощущений?

ФРАНК: Да; за несколько недель до моего визита к эпистемологу я страдал от заболевания глаз и видел все цвета неправильно. Но к моменту визита я был уже здоров.

ДОКТОР: В таком случае, неудивительно, что вы сомневались в том, что книга красная! Верно, что ваши глаза видели истинный цвет книги, но подсознательное воспоминание о вашей болезни не позволяло вам в это поверить. Так что машина была права!

ФРАНК: Но почему она сомневалась в том, что я искренне верил в свои слова?

ДОКТОР: Поскольку вы сами не верили в то, что говорите правду — подсознательно вы это отлично понимали. Кроме того, стоит начать сомневаться в собственных ощущениях, сомнения распространяются, как инфекция, захватывая все более высокие сферы абстракции, пока все ваши убеждения не становятся отравлены неуверенностью. Держу пари, что если бы явились к эпистемологу сейчас, и если бы машина была починена, и вы сказали бы, что полагаете, что книга красная, машина бы с вами согласилась.

Нет, Франк, машина отличная — вернее, была отличной. Эпистемолог многому от нее научился — он ошибся лишь тогда, когда направил ее на собственный мозг. Он не должен был создавать такой неустойчивой ситуации. Комбинация из его мозга и машины, одновременно исследующих друг друга, создала серьезные проблемы обратной связи. В результате вся система заколебалась. Рано или поздно, что-то в ней должно было сломаться — к счастью, это оказалась машина.

ФРАНК: Понятно. Но у меня есть еще один вопрос. Как могла машина быть надежной, когда она сама утверждала, что ей не следует доверять?

ДОКТОР: Машина никогда не утверждала, что она ненадежна, она всего лишь говорила, что эпистемолог поступит лучше, если перестанет ей доверять. И она была права!

Размышления

Если смолляновский кошмар кажется вам слишком надуманным и неубедительным, представьте себе более реалистический сценарий. Хотя это и не действительная история, но она вполне возможна.

Жили-были два дегустатора кофе, м-р Чейз и м-р Сэнборн. Они работали в компании “Максвелл Хаус”. Вместе с полудюжиной коллег они следили за тем, чтобы вкус кофе Максвелл Хаус оставался одним и тем же год за годом. Однажды, лет через шесть после начала своей работы в Максвелл Хаус, м-р Чейз откашлялся и признался м-ру Сэнборну:

“Знаете, мне разонравилась эта работа. Когда я пришел сюда шесть лет назад, я считал, что Максвелл Хаус — лучший кофе в мире. Я гордился тем, что его вкус остается неизменным долгие годы, и что в этом есть и доля моего труда. И мы свою задачу выполнили: сегодня вкус у этого кофе точно такой же, как когда я пришел сюда работать. Но мне он больше не нравится! Мои вкусы изменились. Они стали более утонченными. Вкус этого кофе меня уже не устраивает!”

Сэнборн выслушал эти откровения с большим интересом. “Забавно, что вы об этом заговорили, — ответил он, — поскольку нечто похожее произошло со мной. Когда я, незадолго до вас, пришел в Максвелл Хаус, я, как и вы, считал, что лучше этого кофе нет на свете. А теперь, в точности как вам, мне больше не нравится кофе, который мы производим. Но мои вкусы не изменились — изменились