Стыд тебя покинул. Как вернётся — страшно станет, больно станет. Сам себя разодрать захочешь, а сил не найдёшь. Стыд — штука крепкая. Всё своё проживёшь, Макар. Все долги людям раздашь. Что без зазора взял, все собственной шкурой отработаешь.
Макар ещё пуще изумился. Откуда этот слизняк доходяжный про дела его знать может? Ехал стороной, никому словом не обмолвился.
Не успел закат догореть, тучи грянули, вороны забеспокоились, в поле трава зашуршала, пригнулась и затихла. Гроза накатила нешуточная, ливень захлестал холодный, осенний. Тут Макар с «шумашедшим» возьми и зареви в голос:
— Господи, помилуй мя, грешного! Человеколюбец, прости!
Воет, а сам траву дерёт да целыми пригоршнями в рот запихивает. По земле катается, о камни бьётся:
— Что я тебе сделал, кровопивец! А? Чего ты мне душу на кулак наматываешь? Со свету сжить хочешь? Виноват, так не тебе наказывать. Суд на то есть. Законы есть. Отпусти! — взмолился Макар. Глаз его чёрным от боли сделался. Волос на лицо налип, вода ручьями сбегает. Ох, и страшен Макар. Жалко его стало.
— А ты повой, повой. Глядишь, и полегчает. Божий человек, Макар, а про стыд забыл. Крест храни, а откуда взял — молчи про то. Не поверят. Ещё сумасшедшим прозовут. Цыган забудь. Всё забудь. Уходи, Макар. Долго живи, горемычник.
Ошеломлённый Макар встал, как ни в чём не бывало, рубаху одёрнул, крест, в кулаке зажатый, в карман запрятал. И попятился, и побежал. Рукой всё отмахивался, будто померещилось чего — чур, меня, чур! Дошёл ли до дома? А как же, не дошёл. Дошёл. Здоровый мужик-то был.
Егор свой век размыкал, но от земли так и не выпрямился. Ослеп, а дорогу верно правил — ползал туда-сюда, молитовку бормотал, руками шарил, будто потерял чего. На селе его стороной обходят, старухи, как завидят, крестятся, а деды, бородёнками потрясая, вослед едва шамкают:
— Шумашетший!
Братия в монастыре давно поменялась. Новоприёмные сжалились, в трапезной у печи приютили. Доживает Егор в тепле теперь.
Стонет земля. Живёт-тужится, не смея ослушаться. И «шумашедший» с ней — кряхтит да улыбается. Крепкий брат. Живучий. Хоть по имени не назовут. И в лицо не узнают.
Александр Ломтев
Ёжики кричат
Из цикла «Ичкериада»
Однажды в Грозном
Дом был разбит, искорёжен, раскурочен. Выше пятого этажа от него остался лишь скелет, и через окна просвечивало небо. И всё же в нём теплилась жизнь. На втором этаже, на балконе — цветы в горшочках, цветастый ковёр на перилах, на высоком столике самовар. У самовара русский седенький старичок — сидит, пьёт из блюдечка чай и смотрит вниз. Разглядывая эту невероятную картину, я едва не грохнулся на груду кирпичей и торчащую из неё арматуру.
— Аккуратней, корреспондент! — придержал меня за рукав майор в набитой автоматными магазинами и гранатами «разгрузке», — так недолго и шею свернуть.
— Здэся, здэся! — махнула нам от подъезда полная чеченка в тёмных одеждах и чёрном платке, — здэся она.
Бабушка лежала на покосившемся козырьке над подъездом, и сразу было понятно, что упала она с пятого этажа, из окна с белыми тюлевыми шторами, которые, свисая из оконного проёма, слегка колыхались под ветром.
Милиционер-чеченец выбрался из окна подъезда на козырёк и склонился над мёртвой старушкой, а мы с майором и его бойцами начали осторожно подниматься на пятый этаж. Жилой на площадке оказалась лишь одна квартира. Двери остальных трёх были выломаны, а изнутри доносился нежилой запах плесени и тления.
В квартире, если не смотреть в окно, где торчали остовы домов на противоположной стороне улицы, не было ничего примечательного. Диван, круглый стол, сервант, какие-то фарфоровые безделушки и вязаные салфетки. Чисто, аккуратно и бедно. Ничем не отличалось от жилища какой-нибудь одинокой пенсионерки, скажем, в Арзамасе. Догнавший нас милиционер, бегло оглядев квартиру, сказал, вопросительно глядя на майора:
— Следов взлома и борьбы нету.
Потом подошёл к столу. На столе лежал листок бумаги, исписанный мелким корявым почерком. Сначала листок прочитал майор, потом чеченский милиционер. Потом майор протянул листок мне:
— На, читай, корреспондент. Я едва разобрал почерк:
«Главному Имаму и Прокурору Чеченской социалистической республики, и копия президенту нашей России В. В. Путину
Заявление
Уважаемый товарищ Имам!
Мы живём на пятом этаже в г. Грозный. Без сына, но с внучкой. И вот ни с того, ни с сего с нами перестали здороваться. Я по этому поводу высказалась на кухне не лестно (на кухне, так как у нас всё прослушивается), но они это услышали, и это у них было запланировано. А всё это разработал неизвестный мне по кличке „Большой Человек“. Всё это делалось, чтобы сжить меня со свету и завладеть моей квартирой и всем. И всё это делалось так, что б ни кто не видел и не слышал. И у меня за спиной хрюкали, а я не мусульманка и вообще не верующая, я ветеран Отечественной Войны. А последние пять — шесть лет стуки над головой. День и ночь без перерыва. И они на протяжении многих лет уводят мою внучку неизвестно зачем и неизвестно куда, а я не сплю ночи, переживаю. С этой помощью Большой Человек заставлял меня говорить, что говорить кому говорить, зачем мне никто не объяснил.
Внучка решила, что это связано со мной и пришла домой и стала драться со мной, говоря что защищает Большого Человека. А я не права. И они неопытную ещё несовершеннолетнюю девочку затянули в грязную историю. Её научили курить, не приходить домой, свели с неблагополучной компанией. Подтверждением тому служит: один друг повесился, другого убили (она говорила, что это её друзья), её сделали нескромной в полном смысле этого слова. И ещё стуки. Я на кухню — стук, я в ванную — стук, я лягу на кровати — стук над головой, поменяю место — стук над головой. В результате при помощи отсутствия внучки по ночам и без конечных стуков и в результате без сонных ночей мне растерзали нервную систему, подорвали здоровье и искалечили последние годы жизни.
Возможно мои ноги отяжелели из-за того, что я не систематически лечу атеросклероз, я постараюсь это проверить. Да и уже проверила. Когда я пила луковый сок с мёдом, который я заменяла сахаром, если он был, то ноги мои стали согреваться и стало лучше (легче) ходить.
Всё это использует в своих целях Большой Человек, о чём мне сказали, когда приходили за внучкой. При помощи обмана и издевательств БЧ и его соратники обмывают свои грязные шкуры. Мне 80 лет, я инвалид Отечественной войны, я имею право на спокойную жизнь.
Продолжаю про внучку. Когда она училась в 11 классе, она ходила на подготовительные курсы по математике для поступления в вуз. А бандиты забирали у неё деньги и заставляли её врать.
Этот Большой Человек и всё его кубло его соратников — очень опасные люди и ни где от них нет
