попрыгивая, суматошно моталась на тросе, периодически взлетая и поднимая клубы пыли. Все с ужасом смотрели на склон, понимая, что случилось непоправимое. Лейтенант, защищаясь от происходящего, поднял руки, пытаясь закрыть лицо.
Внизу, последний раз дёрнувшись в перевороте, колпак затих, прижав кромкой зелёную траву, окаймлявшую ручей. Потрясённые происшедшим, все стояли молча. Сидорчук держал в руках кривой рычаг, оставшийся ему от лебёдки. Испуганно взглянув на лейтенанта, стараясь не шуметь, аккуратно положил его на землю. Сержант Фролов, шумно выдохнув, разразился длинным и затейливым матом, вспомнив все закоулки человеческой жизни. Плюнув, сел на землю, неловко и косолапо согнув ноги в стоптанных сапогах.
— Чё делать-то будем, лейтенант? Никошин, обхватив голову руками, пошёл в сторону палатки.
Всю обратную дорогу лейтенант невидящими глазами тупо смотрел на набегавшую колею. Лицо его посерело до мертвецкой бледности. Казалось, даже нос заострился. «Да, летеха… похоже, дела твои хреновые. Это тебе не Ваську Сокова во фрунт ставить. По нынешним временам отвалят по самое не балуй». Сержант Фролов тоже поехал в гарнизон и сидел в кузове молчком. На перевале за грядой мотор опять нагрелся, и пришлось остановиться. Все молча, разойдясь в стороны, справили малую нужду и, подойдя к машине, молча стояли.
Фролов, крякнув, длинно сплюнул и, присев на корточки, что-то рисовал пальцем на пыльной обочине.
— Товарищ лейтенант. Я вот тут. Никошин, посмотрев пустыми глазами, пошёл в сторону.
— Товарищ лейтенант… — Сержант поднялся, отряхивая руки. — Андрюха, я вот тут думал… А что, если мы его танковыми лебёдками? А.
— Кого, лейтенанта?
— Дура. Колпак, говорю. Если мы его танковыми лебёдками затянем обратно.
— Ты че. Там метров двести и в гору. Не мешок с сухарями.
— А мы перехватом. Смотри. — Фролов показал пальцем на бороздки, что нарисовал на пыли. — Одной подтягиваем, второй перехватываем, а ту выше поднимаем. И так в перехват.
— А лебёдку за что крепить?
— Так ломы кувалдами в склон.
— Да. Такую дуру в гору тащить.
— А как люди пирамиды строили.
— Какие пирамиды?
— Книжки читать надо. Товарищ лейтенант… Ну, чего вы, ей-богу?
— Товарищ лейтенант. Тут Фролов дело говорит. Лейтенант подошёл, встал, засунув руки в карманы галифе чуть не по локти. Желваки бугрились на скулах, и было видно, что и руки в кармане в кулаках.
— Товарищ лейтенант, а что если его на танковых лебёдках по склону поднять? Я вот туточки нарисовал, смотрите. Других шансов у нас нет. Замордуют.
— Тебе-то чего. Меня замордуют.
— А меня наградят! Строем в штрафбат пойдём, товарищ лейтенант Никошин. Говорил я вам, что бревно хреновое, так вы… — Фролов выматерился в сторону. — Выкручиваться надо.
Битый час все втроём ползали на карачках вокруг Фроловских каракуль. Прикидывали и так, и так. За что цеплять и как тянуть. Лейтенант немного ожил, выложил пачку папирос на траву и курил одну от другой.
— Ну что, вроде всё понятно. Едем к комбату, товарищ лейтенант. — Сержант вздохнул. — Встретит он нас… горячими пирогами.
— Да. — Никошин вспомнил колючие глаза Зигаева, и холодок прошёл по лопаткам. — Едем… Всё одно.
Андрюха сидел на подножке ЗИСа, спрятавшись в тень кабины, и ждал. Недавняя обида уже прошла, и было жалко и сержанта, и Никошина. Он представлял, что сейчас творится в кабинете комбата. Зигаев, как и многие командиры, всеми силами держался за своё место, считая, что выдернул козырную карту — Забайкальский военный округ, когда на фронте люди гибли тысячами. Терять за просто так этот дар судьбы он не собирался, и шансов, что он прикроет лейтенанта, было ноль целых хрен десятых. Из оставшейся лейтенантской пачки Андрюха вытянул последнюю папиросу, прикурил, лёг спиной на крыло. Братва уже знала, что произошло на точке, насторожённая тишина висела около штаба, и никто не приставал с расспросами. Тихая буря длилась около часа. Когда Никошин с сержантом вышли на крыльцо, все, кто был во дворе, остановились, глядя на них. Андрюха вскочил с подножки, быстро подошёл.
Лейтенант хлопал себя по карманам, пытаясь найти папиросы. Пот струйками стекал по щекам и шее, глаза как у загнанной собаки. Сержант быстро скрутил самокрутку и сунул её Никошину.
— Товарищ лейтенант, вы тут пока посидите в тенёчке.
О каком тенёчке он говорил, когда кругом не было ни кустика, ни полкустика. Никошин огляделся кругом и сел прямо на ступеньки.
— Вы посидите, товарищ лейтенант, а мы с Андрюхой мигом. Мы, это… за лебёдками… Мы мигом. Андрюха, погнали к танкистам.
Сержант Фролов выглядел куда как лучше лейтенанта. Хотя сзади на гимнастёрке тоже чернел круг пота.
— А тебе чего, мимо уха просвистело? — Андрюха выруливал вокруг штаба, в сторону танковой роты. — Чего шустрый такой.
— Я не шустрый, я напуганный. Я думал, комбат разорвёт лейтенантика. Хрипел, как цепной пёс на поводке. Андрюха… Как же они боятся попасть на фронт. Смотреть срамно.
— А ты чего, сильно смелый? Ну, так иди, кто тебя держит.
— Дурень ты. От судьбы нигде не спрячешься. Чего на роду написано, то и будет. А фронту я не боюсь. Я же в финскую воевал. И ничё. Приморозило немного, и всё. Живой, не раненый.
— Страшно было?
— Всяко было. Давай, подруливай к их каптёрке. Командир танковой роты, капитан Филоненко, ещё не знал о ЧП на точке и только по-бабьи хлопал руками по коленям, когда сержант рассказывал, как всё случилось.
— Ну и где Никошин?
— На крылечке сидит, отходит. Комбат его рвал.
— Да-а… Влип лейтенант по самое, как говорится… А ко мне-то вы чего?
Когда Фролов коротко объяснил что к чему, капитан сразу понял суть дела и, вызвав старшину, дал команду выдать всё необходимое.
— И ещё… У нас там, за боксами, кандейка стоит, полуразобранная. Так вы с неё досок надерите и под передок колпака подкладывайте, когда тянуть станете. Старшина, дай им ещё солидола. с ведро. Мазать доски будете, легче пойдёт.
— Спасибо, товарищ капитан.
— Удачи вам, ребята.
Когда вернулись, лейтенант уже немного отошёл. Но вид был всё равно растоптанный. Заглянул в кузов. Старшина выдал две новёхоньких лебёдки, бухту троса, ломы, пару кувалд и ведро солидола. От сарая отодрали с десяток досок.
— Ну что, товарищ лейтенант, рванули на точку. Никошин внимательно посмотрел на сержанта, как- то недобро скривился и сквозь зубы зло процедил:
— А ты чего такой весёлый? Что, пронесло? Лейтенанта дураком обозвали — весело стало?
— Вы чего, товарищ лейтенант. Да не весёлый я. Просто надо торопиться, — Фролов утёр пот со лба. — А насчёт «пронесло» вы это зря. Вы, наверное, думали, что я на себя всё возьму? Всё брать на себя — мне сразу стенка. Вам, как командиру, рядовым в штрафбат, а мне вышка, и к бабке не ходи. За вредительство в военное время — одно наказание. Зря вы так, товарищ лейтенант.
Никошин затравленно оглянулся, не слышал ли кто, круто развернулся.
— Ладно. Зря или не зря — видно будет. Пойду, еды какой наберу, ждите.
— Во, шкура. — Сержант смотрел вслед Никотину. — И правда, комбат сказал — дурак. А точнее, сволочь ты, лейтенант, — Сержант плюнул ему вслед. Слышал Никошин его слова, или нет, бог его знает, но
