Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6

ДиН гостиная

Страницы Международного сообщества писательских союзов

Что творится на просторах вчерашнего СССР

Лучше всего на этот вопрос могут ответить сотрудники Международного сообщества писательских союзов, которое до самого недавнего времени возглавлял автор трёх гимнов нашей страны, поэт Сергей Михалков, а после смерти патриарха советской и российской литературы возглавил другой его коллега — известный поэт из Якутии Иван Переверзин. Именно МСПС, как кратко называют эту авторитетную организацию, являясь правопреемником бывшего Союза писателей СССР, курирует и опекает творцов прозы, поэзии, критики и других литературных жанров, корпящих над своими рукописями, от Москвы до самых окраин Российской Федерации, а также на территориях суверенных ныне национальных республик. А потому работники Сообщества с полным знанием дела могут сказать, что на просторах вчерашнего СССР творится высокое искусство российской словесности, ничуть не уступающее по своему художественному уровню тому, которое было сотворено их предшественниками в эпоху торжества социалистического реализма. Ну, может, нет пока ещё сегодня идей такого размаха, как в прозе Шолохова и Леонова или в стихах Маяковского и Твардовского, но это всё, хочется верить, впереди, ведь жизнь продолжается, наполняется всё новым и новым смыслом, а значит, скоро начнут рождаться и великие национальные идеи, которые наверняка найдут своё воплощение в гениальных стихах, романах, пьесах и других произведениях современных авторов.

Но и то, что уже сегодня творится нашими современниками в различных регионах России и бывших республиках Советского Союза, достойно внимания самого широкого читателя, и потому руководство МСПС было бы радо познакомить с результатами этого творчества поклонников литературы во всех уголках страны, а то и за её пределами. Думается, что хотя бы раз в год представлять писателей — членов МСПС — на страницах всероссийских, региональных и даже европейских журналов было бы крайне полезно не только для обретающих таким образом дополнительную аудиторию авторов, но и для читателей этих журналов, получающих яркое представление о том, как живёт одна из крупнейших творческих организаций РФ, объединяющая в своих рядах русских и национальных писателей. Сегодня — первая встреча представителей Международного сообщества писательских союзов с читателями Сибири, ставшая возможной благодаря отзывчивости редакции замечательного литературного журнала «День и ночь». Хочется искренне верить, что она — не последняя…

Николай Переяслов Секреты гоголевского слова

1. Загадка колеса

«Расшифровывать» прозу Гоголя, открывая хранящиеся в ней, точно в чичиковской шкатулке, потаённые смыслы, можно фактически всю жизнь, настолько метафоричны и многослойны заложенные в неё художественные образы. Так, например, один из весьма интересных результатов даёт нам проекция гоголевской поэмы «Мёртвые души» на древнеславянскую мифологию, ключ к расшифровке которой подброшен автором уже на самой первой странице его шедевра — в том, казалось бы, бессмысленном, на первый взгляд, разговоре о колесе, что ведут между собой у дверей кабака два русских мужика. Ведь колесо — это солярный знак солнца, древнерусское коло, то есть — круг, символизирующий Коляду — прекрасного младенца, захваченного злой Зимой и превращенного ею в волчонка. Только когда его шкура будет сожжена на огне, Коляда снова явит себя во всём блеске своей истинной красоты. Для приближения этого момента Солнце в мифе едет «в малёваному возочку на вороному конёчку» (у Гоголя вместо «возочка» — «довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки»).

Так что Павел Иванович Чичиков — доведи Гоголь свою поэму до конца и не сожги собственноручно второго тома — должен был, подобно мифическому Коляде, «явиться во всём блеске своей красоты», то есть предстать перед читателем в качестве преобразившегося положительного героя, о котором страстно мечтал Гоголь, для чего герою поэмы было необходимо освободиться по ходу повествования от присущих ему грехов и пороков («сжечь шкуру волка») и обнажить в себе тот идеальный образ, который нет-нет, да и прорывался из-под личины прожжённого дельца и афериста в виде неожиданных для него, казалось бы, как с логической, так и психологической точек зрения лирических монологов (как, например, это случилось с ним над списком накупленных мёртвых душ, когда он в высшей степени поэтично и сочувственно начал воображать судьбы обозначенных на листке крестьян, за что потом сам же себя и корил: «Экой я дурак в самом деле! Пусть бы дело делал, а то ни с того ни с другого сначала загнул околёсину, а потом задумался!»..).

2. Живой среди мёртвых

Помню, как-то после очередного перечитывания «Мёртвых душ» меня долгое время не отпускала фигура ноздрёвского зятя Мижуева из четвёртой главы поэмы. Припоминаете? — «Ты уж, пожалуйста, меня-то отпусти», — просится он у Ноздрёва, аргументируя своё стремление уехать тем, что «жена будет сердиться».

Эпизодический для поэмы, этот странный персонаж кажется выпадающим из череды тянущихся сквозь неё гротескно-уродливых лиц, как будто ему неуютно не только рядом с Ноздрёвым и Чичиковым, но и вообще с кем бы то ни было из гоголевских героев. Единственно, куда он всё время стремится, это — домой, к жене:

«Право, я должен ей рассказать о ярмарке. Нужно, брат, право, нужно доставить ей удовольствие. Нет, ты не держи меня!»..

Или же, чуть погодя:

«Нет, брат! Она такая добрая жена. Уж точно примерная такая, почтенная и верная. Услуги оказывает такие… У меня слёзы на глазах. Нет, ты не держи меня; как честный человек, поеду…»

По сути дела, в изображённом Гоголем мире мёртвых душ Мижуев представляет собой едва ли не единственную душу любящую, а потому и — живую, томящуюся и задыхающуюся в обществе Ноздрёва, Чичикова и самой безжизненной атмосфере поэмы. В то время, как мысли большинства персонажей «Мёртвых душ» направлены исключительно на самих себя, единственно на их собственное «я», Мижуев постоянно думает о ней — о своей жене.

«Не ругай меня фетюком, — возражает он Ноздрёву, — я ей жизнью обязан. Такая, право, добрая, милая, такие ласки оказывает… до слёз разбирает. Спросит, что видел на ярмарке, — нужно всё рассказать. Такая, право, милая».

Хотел того сам Гоголь или нет, но этой своей фразой: «Я ей жизнью обязан», — его Мижуев подчёркивает нам, что именно любовь как раз и способна противостоять тому омертвению, которое поразило собой души практически всех персонажей его поэмы.

Хорошо, что он больше не встречается нам по ходу сюжета. Значит, доехал домой и сидит рядом со своей «милой и верной» женой. Так что порадуемся хотя бы за одну, спасённую любовью от омертвения душу.