под командованием Военного Совета, во главе с Верховным Главнокомандующим, Генералиссимусом Чан Кай-ши.
Основу китайской армии составляли войска центрального правительства, численность которых доходила до миллиона человек. Провинциальные армии являлись собственностью губернаторов провинции. При назначении на эту должность губернатор получал чин генерала. Наёмная армия содержалась за счёт налогов со своей провинции. Как правило, эти налоги были содраны с китайского народа за двадцать пять лет вперёд по всему Китаю. В большинстве своём, эти горе-генералы не желали рисковать ничем, исходя из единственного соображения: «потерять армию — значит потерять власть». Ту же игру вёл и Чан Кай-ши. Командующие играли в жмурки с оглядкой друг на друга, готовые всегда пожертвовать войсками соседей.
Численность китайской Красной армии непрерывно росла, что сильно беспокоило гоминдановское руководство, и оно начало открыто принимать меры к ограничению влияния компартии среди населения. К декабрю 1938 года наши отношения с высшим китайским командованием стали ухудшаться. Чан Кай-ши всё больше ориентировался на американцев.
Мы заметили, что китайский обслуживающий персонал изменился, появились новые повара и официантки. Общение стало натянутым. На многие вопросы мы не получали ответа. Нам было приказано меньше выходить из месторасположения нашего общежития, особенно по вечерам. В город выходили только группами.
Чтобы не так сильно скучать по семье, друзьям и любимой Родине, мы решили создать нечто вроде оркестра лёгкой музыки. Сначала это было воспринято, как шутка. Но потом на авиационной базе в Ланьчжоу достали две гитары, одну мандолину и две балалайки. У некоторых имелись губные гармошки. Дополняли оркестр расчёски, пустые бутылки разного калибра, кастрюли. Позже у нас появился аккордеон, на котором играли… втроём: один держал его плашмя на коленях, другой растягивал меха, а третий, нажимая на клавиши правого грифа, играл, как на рояле. На вечерних спевках обнаружился замечательный тенор у инженера авиагруппы Любомудрова и не менее чудесный баритон у авиатехника Землянского. Коллективу присвоили название «Думка». Первое выступление объединённого хора и оркестра состоялось на банкете, который устраивал «дубань» (генерал-губернатор) провинции Цзинхай для русских лётчиков- добровольцев по случаю нового 1939 года.
Наше выступление открылось маршем: «Всё выше и выше!», потом шли сольные номера под аккомпанемент оркестра. Я дирижировал «капеллой». В репертуар входила и шуточная песенка на китайском языке. Гвоздём программы стала грузинская народная песня «Сулико». Начинали мы её медленно и протяжно. Соло вёл Любомудров. После второго куплета мелодия «Сулико» неожиданно переходила в зажигательную лезгинку. Дирижируя, я всё время наращивал темп, как бы незаметно входя в раж, потом бросал дирижёрскую палочку и, позабыв об оркестре, в «экстазе» сам выскакивал в темпераментном танце. Успех этого номера был огромный, нас неоднократно вызывали на «бис». После праздничного концерта всех пригласили в банкетный зал.
Надо заметить, что у китайской высшей знати, да и у тех, кто победнее, еда превращена в культ.
Существует даже специальный праздник «ста кушаний», на котором каждый хозяин стремится удивить качеством и количеством еды. Если гостя пригласили на ужин, состоящий из двадцати-тридцати блюд, то ответить приглашённый обязан обедом, на котором будут выставлены уже сорок-пятьдесят блюд. А чтобы приготовить нечто питательное и вкусное, например, из трепангов, надо иметь в запасе семь-десять дней, раньше не приготовишь. Китайцы вообще охочи до праздников. Во время нашего пребывания, в январе, они широко отмечали день трёх «Л» — в честь К. Либкнехта, Розы Люксембург и Ленина.
На банкете организаторы мечтали, следуя также традиции, напоить «до чёртиков» почётных гостей. Китайские лётчики подходили ко мне и к комиссару Богатырёву, предлагая тост за дружбу, за совместные воздушные бои и так далее. Условие было таковым: представитель с китайской стороны выпьет всё, что вы ему предложите: водку, коньяк, пиво, и если вы выпиваете одну рюмку, то он — в четыре раза больше. Что сказать, к нам выстроилась очередь. После четвёртой рюмки захмелевшего уводили под руки его товарищи, но все их попытки свалить кого-либо из русских, так им и не удались. Да!
Местный «дубань» часто приглашал нас на просмотр театральных премьер. Как-то вечером, в Ланьчжоу мы всем составом отправились посмотреть рекомендованную нам музыкальную комедию. Театр располагался в длинном бараке. В театре было так холодно, что все зрители сидели в верхней одежде — халатах. Стояли длинные скамьи на десять человек, потом разрыв для прохода и опять ряды. Во время действия можно было свободно войти и выйти. Свет в зале не выключался. Между рядами шныряли торговцы арбузами, семечками, каштанами, арахисом, дешёвыми конфетами и фруктами. Подбегали мальчишки с сильно закопчённым чайником, предлагая чёрный чай. Никто не соблюдал тишину. Все так неистово галдели, кричали, что нельзя было разобрать, что собственно происходит на сцене. Сами артисты, время от времени подзывая разносчиков, потягивали из горлышка горячую воду, полоскали горло и тут же сплёвывали на сцену. В углу сцены разместился оркестр. Музыканты колотили по инструментам изо всей силы. Музыка — очень резкая, нашему уху не привычная. Рядом с оркестром стояла жаровня, к ней иногда подходили артисты погреть руки. По обеим сторонам авансцены по вертикали висели бумажные полосы с содержанием следующего акта. По окончании действия ассистенты, проходя через сцену, срывали листы уже сыгранного. Они же подавали актёру надлежащий реквизит. Если кому-либо нужно было встать на колени, ассистент артистически подбрасывал под ноги подушечку.
В феврале месяце «дубань» и его жена пригласили меня и ещё несколько русских волонтёров на празднование лунного китайского года, который приходится как раз на середину февраля. По китайским поверьям, лунный год обязательно должен приносить в дом счастье и благоденствие.
Цветами, красными бумажными полосками заранее украшают фанзы, деревья, кусты. На кладбище несут еду, условные деньги. Главным событием считается приветствие «бога очага» Цзяована. Собрав сведения обо всех хороших и плохих делах членов семьи, Цзяован накануне Нового года улетает на небо, докладывать Будде. От его доклада зависит, как пойдут у вас дела в следующем году. Поэтому хозяин дома заранее начинает подлизываться к этому домашнему «управляющему»: ставит сладости перед его фигуркой, замазывает ему рот сахарной помадкой, чтобы он докладывал Богу только хорошее, сладким ртом.
Итак, мы в гостях у губернатора. На столах — огромное количество всевозможных яств: утки жареные, печёные, тушёные и вяленые, поросята во всевозможных подливах, куры, обжаренные в сахаре. Через каждые восемь блюд подавалось что-либо сладкое, в том числе курица или молодой барашек, зажаренный в сахаре или в виноградном сиропе. (Одну только их национальную водку «ханжа», по-нашему, «чача», я не могу переносить из-за отвратного запаха сивушных масел). Для умывания рук и полоскания рта подавались чашечки с тёплой водой.
Встреча лунного Нового года началась ровно в полночь, как и у нас. По местному обычаю, первую рюмку вылили на землю, чтобы домашние боги опять же в хорошем настроении улетели на небо. Над зажжёнными свечами хозяева стали жечь условные деньги — богам на дорогу и на расходы — туда и обратно. Церемония встречи проходила раздельно для мужчин и женщин. Мы сидели в одной комнате, женщины — в другой, хотя через тонкую перегородку всё было слышно, как у нас, так и у них. Сначала делегация женщин, в составе трёх, пришла поздравить нас с пожеланием — побольше риса и детей. Спустя короткое время наша мужская делегация отправилась на женскую половину с ответным приветствием. Мы в свою очередь пожелали, чтобы у них в доме было тепло и много денег. Гуляли до самого утра, периодически поздравляя друг друга через перегородку, а вместе так и не сели за общий стол, несмотря на наше настойчивое, радушное русское приглашение.
На второй день Нового Года нас уговорили поехать в буддийский храм, погадать «на своё счастье». Заводилой выступила очень миловидная жена нашего «дубаня». Со мной за компанию отправился капитан Ваня Черепанов — красивый парень с добрым лицом и улыбкой, которая притягивала к нему женщин, как магнит. Особых дел у нас не было. Мы с ним и согласились на эту поездку. Почему бы и не поехать к господу китайскому богу, ведь я хорошо был знаком с русским, и если бы не советская власть, то по упорному настоянию своего отца, которого я сильно любил, быть бы мне священником! Вот как!
На следующее утро я с Ваней, генерал-губернатор с женой и наш переводчик на машине «Форд» тронулись вверх по течению Хуанхе в горы к буддийскому храму. Дороги в Китае — живописные, вглубь страны — не загружены. Редко, очень редко встретишь автомашину или крестьянина с ослом.
