Там последние сходились, выясняя: «Груздь? Не груздь?» На свои места садились, на коленки ставя груз. Все расселись понемногу. Лес был светел и багрян. И в обратную дорогу покатил их караван. Гиппо, лёжа на платформе, любовался на грибы, столь прекрасные по форме, что текла слюна с губы… Но лишь тронулись, как тут же хлынул ливень — да такой, что вода, сливаясь в лужи, потекла вокруг рекой. Вмиг размыло всю дорогу, и пустяшная гора превратилась в недотрогу — не осилить на ура! Вновь и вновь скользят колёса, но не могут взять подъём. Час стоит перед откосом их автобус под дождём. Был он новым, не разбитым, и мотор совсем не плох, но урчал, урчал сердито — а потом совсем заглох. Неподъёмной чёрной глыбой небосвод вверху завис… Тут позвал шофёра Гиппо: «Эй, приятель, отзовись! Выйди, брат, на мокрый дождик и верёвку захвати. Да один конец надёжно за автобус зацепи. А другой, зубами стиснув, я на гору потащу… (Я геройства не ищу. Но грибам не дам закиснуть!)» Намотав конец верёвки на живот свой, он шагнул по размытой скользкой бровке и автобус потянул. Ноги мощные вбивая, точно сваи, в глинозём, Гиппо топал, напевая ворох слов о том, о сём. Помня тексты, как в тумане, ставя рифмы невпопад, вместо слов: «Комбат, батяня», — он: «Потянем, — пел, — комбат!» Песни сладкое звучанье будоражило леса, будто трактора рычанье, сотрясая небеса. Так горланя, он по лужам отбивал ногами такт… Пусть он вырос неуклюжим, но не хилым — это факт! Не вприпрыжку, не проворно, не катясь, как колобок, но автобус и платформу — он на гору заволок. Тут водитель чем-то грюкнул, пару раз нажал педаль — и мотор привычно хрюкнул,
