— Да, бегемот!
Мальчишка (а может быть, это будет девочка) замрёт удивлённо, а потом сорвётся с места и побежит.
Побежит вприпрыжку и будет повторять:
— Бегемот летает! Бегемот летает!
И я твёрдо знаю — он (а может быть, она) сновидец!
И хотя я не видел его, готов поспорить, что он умеет быть настоящим другом. Такой не наябедничает и не выйдет во двор с яблоком, чтобы съесть его при всех одному.
Летал наш бегемот среди бабочек.
Любовался красивыми цветами.
Потом он опустился совсем низко и увидел в росинке своё отражение. Своё и солнца.
Летал бегемот, а вокруг него вели хоровод бабочки.
Потом его бабочка-проводница села на голубой цветок.
— Иди, сядь и ты, — позвала она бегемота.
— Как же я сяду, такой огромный!
— Иди, не бойся!
Бегемот подлетел и опустился на цветок рядом с бабочкой.
А цветку хоть бы что, будто и не садился на него никто. Стебелёк даже не изогнулся.
Нет ничего легче и нежней бегемота, у которого сбылся сон.
Артист
В Маленьком городе очень любили театр.
Как только появлялись афиши, извещавшие о премьере, у билетных касс сразу возникали очереди, а потом все, как праздника, ждали представления.
Наступал желанный день, и ближе к вечеру горожане наряжались в свои лучшие одежды и отправлялись в театр.
Шли не спеша, мужчины вели женщин под руку. По пути покупали цветы, встречали знакомых и, беседуя, продолжали идти вместе.
Они вспоминали постановки прошлых лет и о персонажах пьес высказывались как о реальных людях.
Короче говоря, горожане любили театр истинной любовью.
Разговаривая о театре, они особенно часто касались одного известного артиста.
Артист этот был обыкновенным человеком.
Не выделялся среди других ни красивой внешностью, ни зычным голосом. Многие в труппе пели, танцевали и фехтовали лучше него и даже сальто выполняли куда более ловко.
Но всё равно, когда на сцене появлялся артист, в зале уже не бывало равнодушного зрителя.
Люди веселились, если он веселился, и печалились, если он печалился, вместе с ним страдали или вспыхивали гневом.
И когда он, раскинув руки, приближался к рампе и устремлял взгляд к невидимому небу, зрителям тоже хотелось устремиться ввысь в вольном полёте…
По пути в театр горожане обсуждали спектакли, в которых участвовал этот артист, но никогда не касались спектакля, на который шли.
Не думайте, что они сомневались в игре любимого артиста.
Нет, они сомневались в другом.
Артист нередко опаздывал на спектакль, а случалось, и вовсе не являлся.
И не потому, что зазнался, считал себя самым лучшим артистом, которому всё дозволено, дескать.
Бывало, что зрители, не дождавшись артиста, в огорчении покидали театр и видели, как он подбегал, запыхавшись, то запылённый, то заляпанный слякотью, а то оборванный и встрёпанный.
Еле переведя дух, он просил извинить его, уверял, что опаздывает не по своей вине.
И люди верили. Чувствовали, что неспроста опаздывает, есть этому какая-то загадочная причина.
В таких случаях кто-либо советовал ему:
— Откройся нам, может, поможем, как-нибудь вызволим из беды.
— Нет, не поможете, не вызволите, — говорил артист грустно.
И люди задумчиво расходились.
Никто не упрекал и не укорял его, но срыв спектакля всё же малоприятная вещь и, понятно, что директору театра это не нравилось.
Он дорожил артистом, верил ему, но был директором и не имел права допускать задержки спектакля, а тем более — срыва.
Директор всё думал, как проникнуть в тайну артиста.
И наконец пошёл на хитрость.
Надумал вызвать к себе по одному всех работавших в театре — от гардеробщика до режиссёра, и сказать, что он вынужден уволить артиста из-за срыва спектаклей, что он очень сожалеет об этом, но другого выхода у него нет.
Директор прекрасно знал, что все любят артиста и наверняка поведают о его тайне, если только знают её.
Так он и поступил.
Однако никто ничего об артисте не знал, но все горячо просили не увольнять его.
Директор был в отчаянии. И тогда он решил, что ему надо поговорить с каждым жителем города, может, ему и откроется тайна артиста. Но тут к нему вошла пожилая билетёрша.
— Я знаю кое-что, сынок, — призналась женщина. — Артист взял с меня слово, что никому не проговорюсь, но раз вы грозитесь уволить его, что поделаешь — нарушу слово. Он просил ни за что не впускать в зал детей, когда он играет.
— Только и всего?
— Да, и часто напоминает об этом, боится, что позабуду.
Директор поблагодарил билетёршу.
— Не уволишь его, сынок?
— Нет, ни в коем случае, — заверил её директор. Женщина вышла.
— Что ж, попытаюсь всё узнать, — сказал директор.
И вечером, когда артист, обратившись к залу, произносил свой печальный монолог, на сцену вышел мальчуган.
Мальчик этот был сын директора, а сам директор наблюдал за всем из-за кулис.
Мальчик направился к артисту.
Вот он уже в нескольких шагах от него.
И внезапно артист превратился в красивое, зеленевшее листвой дерево.
Зрители сначала восприняли это как должное, как заранее задуманный сценический трюк, даже захлопали.
Но потом поняли, что у них на глазах свершилось чудо, и затаили дыхание.
Зеленело на сцене дерево.
Откуда-то повеял ветерок и пробежался по листве.
Посреди сцены шелестело листвой прекрасное дерево, а мальчик медленно обходил его вокруг, оглядывая.
Чуть погодя на сцену вышел директор театра. Какое-то время и он растерянно взирал на дерево, потом вздохнул и взял мальчика за руку.
— Пошли, сынок, тебе спать пора.
