— Какими штучками?
— Ну, просто штучками.
За нашими спинами раздался голос ведьмы:
— Ну, дети.
Впервые я видел ее вне комнаты. Таммуз сопровождал ее с правой стороны, а олененок — с левой. Коты, Ашарот и Орус, остались, по-видимому, наверху.
— Хочешь покататься на Субботе? — спросила она меня.
Я молча кивнул. Она приложила руку к стене, и часть ее опустилась в землю — так, чтобы Бедный Маленький Суббота мог выйти.
— Она очень милая, правда? — спросила меня ведьма, с любовью глядя на неказистое создание с шишками-коленями и блюдцами-копытами. — Ее бабушка как-то оказала мне большую услугу в Египте. К тому же я люблю верблюжье молоко.
— Но Александра сказала, что это он! — воскликнул я.
— Для Александры любой зверь, кроме кошки, — он, а любая кошка — она. Аштарот и Орус, например, — кошки, но даже будь они котами, она все равно звала бы их кисками. Ну, давай, Суббота, выходи!
Суббота попятилась задом, задевая мослатыми коленями и голенями о стойло, и остановилась под дубом. 'Вниз,' — сказала ведьма. — Суббота косилась на меня, не двигаясь. 'Вниз, соркабатха!' — скомандовала ведьма, и Суббота послушно опустилась на колени. Я взобрался на нее и не успел как следует усесться, как она рывком поднялась. Я ударился подбородком о передний горб и чуть не откусил язык. Круг за кругом отплясывала Суббота со мной, вцепившимся в ее горб, а ведьма с Александрой катались по земле от хохота. Чувство было такое, будто я плыву на утлом суденышке в открытом море, и меня в самом деле укачало, когда Суббота, деликатно чихая, принялась гарцевать среди молодых дубков.
Наконец ведьма сказала: 'Хватит!' Суббота резво остановилась, чуть не сбросив меня, и медленно опустилась на колени. 'Это она хотела тебя подразнить, — сказала ведьма, легонько подергав меня за нос. — Можешь зайти ко мне, посидеть немного, если хочешь'.
Больше всего я любил сидеть в комнате ведьмы и смотреть, как она изучает книги, выводит странного вида математические формулы, составляет гороскопы или проводит сложные опыты с колбами и ретортами, наполняя комнату запахом серы или вспышками красного и синего цвета. Только раз она меня испугала — когда я увидел, как она танцует со скелетом, стоявшим в углу. Комната утонула в необычайном красноватом свечении, и мне показалось, будто плотью покрываются кости скелета, когда они, как влюбленные, танцевали. Я сидел в кресле с высокой спинкой, меня почти не было видно, и я подумал, что она забыла обо мне. Когда они закончили танцевать и скелет снова встал в угол, блестя отполированными костями без малейших признаков жизни, она прислонилась лбом к темно-красной шторе, скрывавшей заколоченное окно, и слезы потекли по ее щекам. Затем она вернулась к своим ретортам и лихорадочно принялась за работу. Ни она, ни я никогда не намекали на это происшествие.
С приближением зимы она позволяла мне оставаться в ее комнате еще дольше. Однажды я набрался смелости расспросить ее о прошлом, но мое любопытство не было удовлетворено.
— А вы, наверное, из тех северян, которые купили это имение?…
— Не продолжай, мальчик. Вот что я тебе скажу. Ты знаешь, что этот скелет был когда-то старым полковником Лондермейном? Хотя, в общем, не таким уж и старым; ему было всего лишь тридцать семь, когда погиб в сражении при Банкер Хилл, — или я путаю его с Рудольфом Лондермейном?… Но все равно, ему было только тридцать семь, и он был видным мужчиной, а Александре было только тридцать, когда она повесилась из-за любви к нему на люстре в бальной зале. Ты знаешь, что толстяк с рыжими усами пытается надуть твоего отца? Его корова будет давать скисшее молоко семь дней. А теперь беги, поговори с Александрой. Она скучает.
Прошла зима, наступила весна, камелии и азалии в Кейп Джессами сменились буйством майского цветения — и тогда я впервые поцеловал Александру, очень неловко. На следующий вечер, когда мне удалось сбежать от домашних дел и примчаться на ферму, она подарила мне свое кольцо с алмазами и сапфирами, подвесив на ленточку из бирюзового атласа. — Оно будет хранить нас обоих, — сказала она, — если ты будешь носить его всегда. Когда мы вырастем и сможем пожениться, ты вернешь его мне. Только никто не должен видеть его, никогда-никогда, иначе Она будет сердиться.
Мне было страшно брать это кольцо, но, когда я попытался отказаться, Александра, разъярившись, принялась кусать меня и пинать ногами. Я сдался.
Лето уже было на исходе, когда отец обнаружил кольцо, висевшее на моей шее. Я сопротивлялся, как сумасшедший, чтобы не дать ему увидеть кольцо, — а оно в самом деле будто придавало мне силы; во всяком случае, я стал намного сильнее. Но отец был все же сильнее меня и сорвал его. Какую-то минуту длилась немая сцена, а потом разразилась буря. Это было знаменитое кольцо Лондермейнов, которое исчезло в ту ночь, когда повесилась Александра Лондермейн. Оно стоило миллионы. Где я его взял?
Никто не поверил мне, когда я сказал, что нашел кольцо около дома. Я сказал так для того, чтобы никто не заподозрил, что я был в этом доме, то есть мог в него попасть. Не знаю, почему они мне не поверили; до сих пор мне кажется вполне логичным то, что я мог найти его в траве.
Этот год был долгим и унылым, и мужчины томились от скуки. Они схватили меня и силой напоили водкой до того состояния, когда я уже не соображал, что делаю и говорю. Когда они разделались со мной, я смог прийти домой только после того, как меня жестоко вырвало. Мама обняла меня и расплакалась. Лишь на следующий день я был в состоянии отправиться на ферму. Задыхаясь, я вбежал по лестнице из красного дерева и без стука открыл тяжелые двери. Ведьма стояла посередине комнаты в своем пурпурной платье, обнимая отчаянно рыдавшую Александру. За одну ночь комната полностью изменилась… Скелет полковника Лондермейна исчез, книги заполнили полки в углу, где раньше была лаборатория. Все опутала паутина, битое стекло лежало на полу, дюймовой толщины пыль покрывала ее рабочий стол. Нигде не было видно ни Таммуза, ни Аштарота с Орусом, ни олененка. Четыре птицы летали вокруг нее, задевая своими крыльями.
Она не смотрела на меня и даже не замечала. Обнимая Александру, она повела ее в гостиную, где висел портрет. Птицы, кружась, летели за ними. Александра перестала плакать. Ее лицо было строгим и бледным, и если даже она видела, как я тащусь за ними, то не подавала виду. Когда ведьма остановилась перед портретом, покрывало упало. Она подняла руки; все окутал дым; запах серы был невыносим. Когда дым рассеялся, Александра исчезла. Портрет остался, но на безымянном пальце левой руки уже не было кольца. Ведьма протянула руку, покрывало поднялось и накрыло портрет. Затем она пошла, окруженная птицами, в свою комнату, и я плелся за нею, испуганный, как никогда в жизни.
Она долго стояла, не двигаясь, в центре комнаты. Наконец, она обернулась и заговорила:
— Ну, мальчик, где же кольцо?
— Они забрали его.
— Они заставили тебя пить, не так ли?
— Да.
— Я боялась, что это случится, когда отдавала кольцо Александре. Но это не важно… Я устала… — Она провела ладонью по лбу.
— Я… я все рассказал им?
— Да, все.
— Я… я не знал.
— Я знаю, что ты не знал, мальчик.
— Вы теперь ненавидите меня?
— Нет, мальчик, у меня нет к тебе ненависти.
— Теперь вам придется уйти?
— Да.
Я опустил голову:
— Я так виноват…
Она слабо улыбнулась.
— Песок времени… Города рушатся и поднимаются, и снова рушатся, и дыхание умирает и появляется снова…
