Птицы бешено кружились вокруг ее головы, дергая за волосы, крича ей в уши. Снизу доносился громкий стук, а затем треск досок, срываемых с окон.
— Иди, мальчик, — сказала она. Я остолбенел и не мог двигаться.
— ИДИ! — закричала она и сильным пинком вытолкнула меня из комнаты. Они ждали меня у дверей погреба и схватили, когда я появился. Я стоял там и видел, как они выводили ее. Но это уже была не моя ведьма. Это было их представление о ведьме, тысячелетнем всклокоченном создании в черном тряпье, с длинными прядями седых волос, крючковатым носом и четырьмя черными волосинами, торчащими из бородавки. Четыре птицы, вылетевшие за ней, внезапно стали подниматься, все выше и выше, прямо к солнцу, и растаяли в его раскаленном сиянии.
Двое мужчин крепко держали ее, хотя она стояла очень спокойно, не сопротивляясь, тогда как другие обыскивали дом, ничего не находя. Когда они стали спускаться в подвал, я вспомнил, — и по отблеску прежнего огня, промелькнувшему в глазах ведьмы, понял, что она вспомнила тоже. О Бедной Маленькой Субботе забыли! Она выбиралась наружу, неуклюже шлепая по ступенькам подвала, выпятив свои замшевые губы над гигантскими зубами, с ужасом в выпученных глазах. Когда она увидела ведьму, свою госпожу и хозяйку, в руках двух грязных, грубых мужчин, она пронзительно закричала и набросилась на них, стала дико кусать и лягаться с тем жутким, душераздирающим воем, на который способны только верблюды. Один из мужчин упал на землю, схватившись за ногу, хрустнувшую от удара Субботы. Второй в страхе удрал, оставив ведьму на веранде. Она стояла, держась за лозу глицинии, обвивавшей колонну. Суббота вскарабкалась на веранду и опустилась на колени, подставив спину своей хозяйке. Продолжая кричать, ударяя коленом о колено, она понеслась так, что земля задрожала от ее ног. Как камни, упали с неба четыре птицы и полетели за ними.
Я прыгал, кричал и махал руками, пока Суббота, ведьма и птицы не исчезли в туче пыли и пока мужчина со сломанной ногой стонал рядом со мной на земле.
Мартин Рикетс
Предатель
Когда я приехал в Брэндон-хауз, у меня возникло ощущение, будто это тюрьма. Высокий металлический забор с пиками наверху перегораживал длинную дорожку, по которой к парадному входу подъезжали машины. Окна здания были закрыты тяжелыми деревянным ставнями, а весь облик дома производил впечатление подчеркнутой изолированности, глухой отчужденности от окружающей жизни. Да и погода в то утро, когда я туда приехал, также подчеркивала мрачность этой замкнутой обители: холодный липкий туман обволакивал высокие каменные стены и росшие аккуратными рядами раскидистые деревья.
Сначала я почувствовал густой запах сырости. Он исходил от почвы, раскисшей от непрекращающихся дождей, от деревьев и кустов и даже от мрачного особняка, в котором мне предстояло жить и работать. Правда, я не исключал, что все дело было не столько в характере окружающей обстановки, проще говоря — в погоде, сколько в моем собственном настроении. Что и говорить, я без особой радости покидал насиженные места и ехал в эту глушь, но слишком уж заманчивым показалось мне тогда это объявление.
Лорд Брэндон принял меня вполне радушно. Очутившись в его уютном, озаренном пламенем камина кабинете, я немного приободрился. Мой работодатель оказался человеком плотного телосложения, с добрыми глазами и живыми манерами. При виде его едва ли у кого-то могло сложиться впечатление, что этот человек является отцом довольно большого и, по правде сказать, весьма странного семейства. (Впрочем, я слишком забегаю вперед, ибо в тот момент у меня еще не было никаких оснований считать это семейство странным.) В общем, он обошелся со мной скорее как с заезжим дальним родственником, нежели с воспитателем его подрастающих отпрысков.
В мои обязанности входило обучение детей английскому языку и основам математики. Когда же я заметил лорду, что ребятишкам полезно было бы получить подготовку также и по другим дисциплинам, он удивленно вскинул брови.
— А разве я не сказал вам? Ну, конечно же, у вас будет коллега. Так сказать, напарник. Я сразу подумал, что одному вам будет трудновато. Он приехал вчера вечером и уже с сегодняшнего утра приступил к работе. Сейчас он с детьми, я познакомлю вас попозже.
Я улыбнулся — мое настроение явно шло на поправку, чему в немалой степени способствовал превосходный коньяк, которым угостил меня лорд и который оказался как нельзя более кстати в это промозглое сырое утро.
Мы сидели и болтали о всяких пустяках, когда дверь отворилась и в кабинет вошел мой будущий коллега.
Джон Грейдон был высокий молодой человек, с темными волосами и свисающими книзу длинными усами, призванными, казалось, скрадывать лукавую улыбку, ни на секунду не сходившую с его энергичного лица.
— Рад познакомиться с вами, мистер Райан, — сердечно проговорил он.
— Нет-нет, — запротестовал я, — раз уж нам предстоит вместе работать, давайте без лишних формальностей; Меня зовут Дэвид.
Он улыбнулся, кивнул и посмотрел на лорда Брэндона, который разглядывал нас с выражением некоторого отстраненного любопытства на лице. Наконец он подошел и опустил мне на плечо руку.
— Пойдемте, Дэвид. Теперь вы познакомились со своим коллегой, и, думаю, самое время представить вам детей, после чего вы можете приступить к исполнению своих служебных обязанностей.
Я вышел вслед за ним в холл, и мы стали подниматься по широкой лестнице.
Вид детской буквально поразил меня. Комната, хотя и довольно большая, оказалась темным, безрадостным местом; вместо ярких веселых картинок, которыми обычно оклеивают подобные помещения, в ней преобладали темно-коричневые тона. На стенах не было ни малейшего намека на какие-то рисунки или картины. Черные рамы узеньких окошек-бойниц усиливали впечатление угрожающей мрачности, а бордовые тяжелые шторы, свисавшие со стен, наводили на мысль о провинциальном музее.
Четверо детей — маленьких, забавных белокурых существ — полукругом сидели посередине комнаты. Лорд представил мне всех их одного за другим. Старший — Майкл — был десятилетним мальчиком с учтивыми манерами и интеллигентным лицом. У него, как и у его девятилетней сестры Сары, на лице красовалась широкая обезоруживающая улыбка. Девочка носила тоненькие хвостики-косички, а на ее розовых щеках сияли трогательные ямочки. Симпатичный Филипп явно стеснялся, тогда как самая младшая Джейн казалась разговорчивее и решительнее всех остальных детей. У ребятишек были темно-синие глаза, придававшие этой милой четверке неотразимое обаяние. Что и говорить, я сразу же влюбился в своих будущих воспитанников.
Лорд Брэндон с удовлетворением заметил, что дети живо и радостно приветствовали меня, и уже через несколько минут я почти забыл о своем не слишком радостном настрое, который вызвало у меня неожиданно мрачное убранство детской комнаты. Впрочем, я забегу еще раз вперед и скажу, что когда через несколько дней поинтересовался у лорда, почему он именно таким образом отделал комнату для своих детей, он, как мне показалось, несколько раздраженно отмахнулся и пробормотал что-то насчет их желания иметь подобный интерьер. Продолжая свою мысль, скажу, что поначалу не очень-то поверил в искренность лорда, который, как у меня сложилось впечатление, всячески стремился подавить, смять их волю и едва ли не насильно заставил их играть в этой неуютной детской. Однако позднее я понял, что дело обстояло как раз наоборот и что доминирующей силой в доме являлась именно четверка подрастающих наследников лорда Брэндона. Отец прямо-таки боготворил их, и всякий раз получалось, что любой каприз ребят определял настрой и поведение всех остальных обитателей дома.
Одна неделя сменяла другую, и я не мог пожаловаться на то, как идут дела, да и дети вели себя как нельзя лучше. Наши уроки превращались в слаженные диалоги, от которых я сам получал не меньше
