Вскоре общество из шестерых уже сидело за неприхотливым ужином у серванта, знакомого Эмили по «Лаврам». Ели они в мрачной тишине. Эмили вдруг заметила отсутствие гудения, стрекота и жужжания насекомых. Видимо, астральная прерия обходилась без кузнечиков и цикад, жуков и мух.
Они кончили есть, и тут к ним присоединилась мадам Селяви. Без каких-либо упоминаний о своей вспышке она с аппетитом набросилась на еду. Когда она насытилась, Крукс заговорил об их положении:
– На мой взгляд, у нас есть только два варианта: оставаться здесь на нашем бесполезном корабле, пока не кончатся наши припасы и мы не поумираем от истощения. Или мы можем отправиться по этой мирной глуши на поиски чего-то или кого-то, кто сможет помочь нам. Кто-нибудь предложит что-то другое?
Все промолчали.
– Прекрасно. Поставим на голосование. Мистер Уитмен?
– Отвинтите замки от дверей! Отвинтите двери от петель! Если только час отделяет меня от безумия и радости, так не запирайте меня!
– Я рассматриваю это как предложение отправиться в путь. Мисс Дикинсон?
– Когда карета Смерти останавливается, в нее остается только войти.
– Еще «за». Сократим процедуру. Кто-нибудь хочет остаться на месте? Нет? Да будет так. Начнем сборы.
Это решение гальванизировало всех путешественников, и они принялись задело. Страусих подняли из трюма при помощи веревки. Двух предназначили для дам, остальных быстро нагрузили всеми имеющимися припасами. Трап был опущен, и взнузданных птиц свели по нему вниз. Вскоре к ним присоединились люди, осторожно ступившие на чуждую траву, однако тут же убедившиеся, что она, насколько они могли судить, ничем не отличалась от обычной земной.
– Остается только избрать направление, – сказал Крукс с компасом в руке.
Уолт сказал:
– Могу ли я сослаться на девиз одного моего товарища- журналиста? «Отправляйся на запад, юноша!»
– Другие предложения? Превосходно, значит, на запад.
Усадив Эмили и мадам Селяви боком, благопристойно, хотя и скользковато – Эмили на Норму, мадам на Церлину, – экспедиция отправилась в путь.
Через несколько сотен ярдов от корабля они остановились и обернулись бросить последний прощальный взгляд на шхуну.
– Прощай, моя прелесть! – крикнул Уолт.
Его прощальные слова будто повисли в воздухе, и путешественники вновь зашагали в зеленую неведомость под балдахином заката.
11
«Дел у травы нет никаких,
И я хотел бы сеном быть»
Эмили всегда любила закаты. Усердная Хозяйка, метущая многоцветной метлой, золотые Леопарды в небе, пурпурные Корабли на Море Желтых Нарциссов, Герцогиня, рожденная в пламени, Огни Рампы дневного Спектакля… Яркая небесная пунктуация фразы дня всегда представлялась ей одним из самых вдохновенных решений Бога.
Однако теперь, после восьми часов пути под тонко варьирующимися, но, по сути, повторяющимися цирковыми номерами буйного неба Обители Лета, Эмили пришла к выводу, что нисколько не огорчится, если больше никогда в жизни не увидит еще одно расцвеченное облако-клоуна. Теперь бессмысленное зрелище небес действовало ей на нервы, как нескончаемые завывания идиота. Эмили видела, что и остальные испытывают примерно то же.
Мадам Селяви на страусихе рядом с Эмили пребывала в унылой апатии и выходила из нее на краткий миг, только когда у нее возникало желание бросить злобный взгляд в сторону Эмили. Длинношеюю и оперенную кобылицу Эмили вел Остин, уставясь в неменяющуюся траву под ногами, как и Провидец Покипси, который вел страусиху мадам. Крукс и Саттон вели каждый свою цепочку навьюченных страусих и были поглощены собственными мыслями. Вообще-то говоря, из всех членов экспедиции все еще сохранял малую толику уверенности и бодрости один Уолт.
Певец Поманока вскоре взял на себя роль проводника остальных путников.
Шагая на несколько ярдов впереди них, он скрашивал первые часы пути декламацией некоторых своих воодушевляющих произведений.
– Невозмутим я! Вольно стою средь Природы, прямой промеж существ иррациональных, насыщенный, как они, пассивный, чуткий, безмолвный, как они. О, равновесие в себе противу всех невзгод, чтоб ночи, бури, голод, насмешки, беды, отказы мне встречать, как их встречают деревья и животные!
По завершении каждого стиха Уолт оборачивался и комично раскланивался, широко взмахивая снятой шляпой, а остальные останавливались и рукоплескали – подстегиваемые Эмили, которая хлопала громче всех, а страусихи пользовались случаем поклевать безграничное обилие корма, который, видимо, пришелся им по вкусу.
Спустя несколько часов они остановились на привал. Взобравшись на плечи Уолта, Генри Саттон с трудом различил мачты «Танатопсиса», видимо, ни в чем не изменившиеся. Они вкусили от провианта и освежились глотками воды из бутылок.
– Этот простой напиток, – заметил всегда рациональный Крукс, – о котором в Амхерсте мы никогда не задумывались, теперь отмечает предел нашего выживания. Если мы не найдем какой-либо новый источник воды, мы все в страданиях испустим дух от жажды задолго до того, как истощатся наши съестные припасы.
– Смерть почти столь же мучительная, какую претерпели мои нерожденные дети, – вставил Остин. – Если бы мы только могли обрести контакте бедными потерянными малютками, я уверен, они смогли бы помочь нам. Мадам, не могли бы вы попытаться еще раз?
Ясновидица как будто вновь обрела свой парижский прононс:
– Конечно, я готова попытаться, cher Остин. Давайте же образуем кольцо силы.
Рассевшись на мягком живом ковре, они все соединили руки. Мадам Селяви закрыла глаза и начала заклинание:
– Зелатор, Сотис, Улликумми, отверзните врага! Хотя мы недостойны, даруйте нам ваше присутствие.
Воздух отяжелел от ожиданий. Но вопреки энергичным похрюкиваниям мадам – которые знаменовали верх ее усилий – их надежды не сбылись.
– Ну, попытка не пытка, – сказал Крукс после того, как кольцо распалось и они все вновь встали. – Но возникает впечатление, что здесь вообще нет никаких духов, могущих откликнуться на наши мольбы. Я начинаю подозревать, что это место – еще один материальный мир, быть может, обращающийся вокруг иного солнца, чем наше, куда нас занес случай, и, следовательно, не обитель духов.
Теперь юный Саттон удивил всех и каждого, внезапно нарушив обычное самодостаточное молчание, чтобы высказать свое мнение:
– Не-а, тут я с вами не соглашусь, проф. Тут самое место для загробной жизни, и это верно не меньше, чем то, что у моего папаши были баки. Но вот про что я хочу вас спросить, как мы узнаем, что и взаправду померли? Если заснем с совсем уж пересохшей глоткой и проснемся мертвыми, заметим мы какую-нибудь разницу в пейзаже?
