Они объяснили, что это было бы невежливо, ведь сомалиец хотел быть гостеприимным, но они не могли есть козленка, с которым перед этим играли. К блюду так никто и не притронулся.
Прошли три дня, которые я отводила на поиски мамы, а вестей по-прежнему не было. Джерри с каждым днем нервничал все сильнее. Я пыталась втолковать всем, что мама вот-вот появится, но мне откровенно не верили.
— Послушайте, — сказала я. — Даю слово, что мама будет здесь завтра к шести часам.
Не могу объяснить, откуда взялась подобная уверенность. Просто я почувствовала, что так будет, потому и сказала.
Джерри и все остальные принялись меня подкалывать.
— Да? Вот как? А откуда тебе это известно? Ну как же — чтоб Уорис да не знала! Она же предсказательница! Ей все точно известно. Она даже дождь может напророчить.
Это они смеялись над тем, что я предсказывала, когда пойдет дождь: я же чувствовала запах!
— Но ведь дождь тогда был, разве нет? — возмутилась я.
— Да брось ты, Уорис! Просто так совпало.
— Никаких совпадений и близко не было. Здесь я у себя дома, я знаю эти места! Мы здесь выживали только благодаря инстинктам.
Но они лишь исподтишка переглядывались.
— Ладно, можете не верить. Вот увидите: в шесть часов!
На следующий день я сидела и разговаривала с одной пожилой женщиной, как вдруг — примерно без десяти шесть — вбежал Джерри.
— Ты не поверишь!
— Что случилось?
— Твоя мама… Кажется, приехала твоя мама!
Я обрадованно подскочила.
— Но мы пока не уверены. Тот человек вернулся, с ним женщина. Он говорит, что это и есть твоя мама. Пойди сама посмотри.
Новость распространилась по деревне с быстротой пожара. Несомненно, наша драма стала здесь самым большим событием за бог знает сколько времени. Всем не терпелось узнать: это и вправду мать Уорис или очередная обманщица? К тому времени уже почти стемнело, вокруг столпилось столько людей, что и пройти было нельзя. Джерри провел меня по узенькой тропинке. Чуть дальше стоял грузовик Исмаила без лобового стекла. Из машины появилась женщина. Лица ее мне не было видно, но по тому, как она носила покрывало, я сразу поняла, что это мама. Я подбежала и обняла ее.
— Мама!
— Я все ехала и ехала… — сказала она. — О Аллах, та еще поездка! Два дня и две ночи мы мчались без передышки, а чего ради?
Я повернулась к Джерри и засмеялась:
— Она!
Я попросила Джерри, чтобы нас с мамой на пару дней оставили наедине, и он любезно согласился. Говорить с мамой оказалось нелегко: выяснилось, что сомалийский я почти забыла. А еще хуже было то, что мы вдруг почувствовали себя чужими людьми. Поначалу мы просто говорили о всяких мелочах, но радость от встречи позволила преодолеть разделявшую нас пропасть. Мне доставляло удовольствие просто сидеть рядом с ней. Мама ехала с Исмаилом два дня и две ночи, и я видела, что она очень измучена. За пятнадцать лет она сильно постарела: жизнь в пустыне — это беспрерывная борьба за выживание.
Отец не приехал: еще до появления Исмаила он отправился вглубь пустыни искать воду. Мама сказала, что отец стареет. Он высматривает облака — не пойдет ли дождь? — но зрение у него стало никудышным, очки ой как нужны. Когда мама уезжала с Исмаилом, отец отсутствовал уже восемь дней. Оставалось только надеяться, что он не заблудился. Я вспоминала отца, каким он был, и понимала, насколько он изменился за это время. Когда я покидала дом, он без труда находил нас, даже если мы меняли в его отсутствие место стоянки, находил даже в самую темную, безлунную ночь.
Вместе с мамой приехал мой меньший брат Али и один из наших двоюродных братьев, который гостил у мамы, когда приехал Исмаил. Впрочем, Али трудно было назвать «меньшим братом»: он вымахал без малого под два метра и возвышался надо мной, что доставляло ему огромное удовольствие. Я все время держала его за руку, а он возмущался:
— Пусти! Я уже не маленький! Я вот-вот женюсь!
— Женишься? Сколько же тебе лет?
— Не знаю. Достаточно, чтобы жениться.
— Да ладно, мне все равно. Для меня ты все равно младшенький. Иди-ка сюда…
Я обнимала его и гладила по голове. Двоюродный брат хохотал, глядя на это.
— А тебя я шлепала по заднице! — напомнила я. Когда его семья приезжала к нам в гости, я была ему нянькой.
— Вот как? А давай попробуй теперь! — И он, приплясывая, принялся толкать меня.
— А ну не смей! — закричала я. — Сейчас же перестань, не то я тебя поколочу. Не серди меня, если хочешь дожить до свадьбы! — Двоюродный брат тоже готовился играть свадьбу.
Заночевала мама в хижине местных жителей, которые приютили нас. Мы с Али спали на открытом воздухе, совсем как в доброе старое время. Лежа в темноте, я испытала чувство полного умиротворения и счастья. Мы смотрели на звезды и болтали до глубокой ночи.
— А помнишь, как мы привязали папину молодую жену? — И мы покатывались со смеху.
Поначалу Али очень смущался, потом признался:
— Знаешь, я так скучал, а тебя все не было… Даже странно думать, что ты уже стала взрослой женщиной, а я мужчиной.
Как это чудесно — снова быть в семье, беседовать, дурачиться, спорить на родном языке! Говорить о вещах, которые хорошо знаешь.
Все жители деревни были необычайно радушны. Каждый день кто-нибудь приглашал нас к себе на обед или ужин. Каждый стремился угодить нам и перещеголять других, а заодно и послушать наши рассказы.
— Идемте, я должна познакомить вас с моим сыном, а потом с бабушкой…
И нас тащили из одного дома в другой и знакомили со своими родичами. И все это отнюдь не потому, что я супермодель — об этом здесь никто и понятия не имел. Я была такой же, как они, кочевницей и вернулась домой издалека.
Моя мама — да благословит ее Аллах! — так и не сумела понять, каким образом я зарабатываю деньги, хотя я изо всех сил старалась ей объяснить.
— Расскажи еще разок. Что такое «модель»? Что ты там делаешь-то? Так, а если толком сказать, то это что?
Тут кто-то из кочевников, прошедших пустыню вдоль и поперек, подарил маме экземпляр «Санди таймс» с моим портретом на первой полосе. Сомалийцы — люди исключительно гордые, им было страшно приятно видеть портрет соотечественницы на первой странице английской газеты. Мама посмотрела и сказала:
— О! Это же Уорис! Это моя дочь!
Она ходила по всей деревне и показывала газету.
В первый вечер она держалась неуверенно, но быстро преодолела смущение и принялась командовать:
— Ну что ты, Уорис, кто же так готовит? Ц-ц-ц, а ну давай! Смотри, я тебе покажу. Ты что, не готовишь там, где живешь теперь?
Потом брат начал приставать ко мне с вопросами: что я думаю об этом, а что о том.
— Ой, помолчал бы ты, Али! — поддразнивала я его. — Вы глупые люди, неграмотные, живете в пустыне. Слишком долго вы тут живете. Ты даже не представляешь того, о чем берешься судить.
— Ах, вот как? Ты стала знаменитостью, приехала домой и ведешь себя, как распроклятая европейка! Раз ты живешь там, на Западе, то все знаешь, да?
