Щенки Земли

— Вам приходилось это делать? — спросил я конвоира, вглядываясь вместе с ним через открытый люк в черноту ночи под нами.

— Да, однажды. Это было нелегкое дело.

— Но парашют раскрылся? Он всегда раскрывается?

— Да. Опасность не в том, что он не раскроется. Страшнее приземляться. Легко можно сломать ногу, а если попадете в нехороший воздушный поток…

— Пока, Жюли Дарлинг! — крикнул я. — Жди меня. Я спасу тебя, как только смогу.

И я стал падать. Самолета надо мной не было, я только слышал удаляющийся гул. Звезды исчезли. Я падал сквозь облако. Досчитав до пяти, я не смог продолжать, поэтому потянул за кольцо. Парашют раскрылся, ремень на груди натянулся и дернул меня вверх. Пару минут я ничего не мог делать, лишь лениво вертелся то в одну, то в другую сторону в переплетении стропов и сожалел о своей безрассудной отваге. Мне было известно лишь то, что я один в воздушном океане!

Приземлившись, я ударился копчиком обо что-то весьма твердое и подвернул лодыжку. Все вокруг меня вспыхнуло потоками включившегося света, раздались громкие голоса, отдававшие противоречивые приказы.

— Прекрасное приземление, сэр. Я бы сказал, изу-ми-тель-ное приземление. Надеюсь, вы в полном порядке? — На обратившемся ко мне мужчине была такая же, как у меня, шинель. У него были седые усы а-ля Франц-Иосиф, он опирался на богато украшенную резную трость. Я никогда не видел такого морщинистого лица, если не считать репродукции картин Рембрандта.

— В полном, благодарю вас, — ответил я. — С кем имею честь?

Он церемонно отсалютовал:

— Капитан Фрэнгл, сэр. Начальник здешней тиары раскаяния, сэр.

— Тиары раскаяния?

— Ну, мы так называем это место. Что такое теперь слова? Так много новых, что я стал забывать то одно, то другое. Репатриационный центр — вот что это! Для чертовых любимцев, вы ведь знаете.

Глава седьмая, в которой я становлюсь должником Н.Гоголя

Давайте не будем говорить о том, что я попал из огня да в полымя. Оставим в покое теорию вероятностей. Угодить на парашюте в самую середину вражеского лагеря (искуснейшая бомбардировка не могла бы накрыть цель вернее, чем сделал это я по воле слепого случая) — это такое редкое событие, что только бесспорность самого факта может служить оправданием моего замешательства. Выдумывать подобное просто непростительно; однако в истории такие вещи случались сплошь и рядом.

Тем не менее вернемся к нашим баранам…

— Вы меня ждали? — нерешительно осведомился я.

Капитан Фрэнгл хитро покрутил ус.

— Ходили слухи… слово здесь, слово там… Ничего такого, в чем можно быть уверенным, вы же понимаете… ничего явного, и тем не менее…

— Слухи, говорите? И какого же сорта слухи?

— О, неопределенные слухи, сэр! Исключительно неопределенные и непонятные. Почти невероятные, но тем не менее… — И капитан ловко подмигнул.

— Что тем не менее? — продолжал я настаивать.

— Видите ли, я хотел сказать — тем не менее вы здесь. Думаю, в этих слухах что-то все-таки было. С другой стороны, может быть, и нет. Я бы сказал, как посмотреть. Вы наверняка знаете это лучше меня, майор. — Он закончил мастерски отрепетированным смешком самоосуждения. Затем, повернувшись к двум мелким сошкам, которые складывали мой парашют, капитан приказал им поторапливаться — на этот раз его тон был совершенно иным.

К счастью, я достаточно хорошо знал «Ревизора», великолепную комедию великого русского писателя Николая Гоголя, чтобы заподозрить определенное совпадение ситуации, в которой оказался его герой, с моим положением. Орел на плече одолженной мне шинели, видимо, ввел капитана Фрэнгла в заблуждение, и он поверил, что я выше его по званию. Мне также показалось, что он ожидал прибытия старшего офицера — и без удовольствия. Можно было надеяться некоторое время поддерживать этот блеф, но только не в помещении, потому что под шинелью я был гол, как Лаокоон, не считая резиновых сапог.

— Чашечку кофе, майор? Или предпочитаете что-нибудь более бодрящее? А? Что дает цвет щекам и приносит улыбку на… Другими словами, вы не откажетесь от стаканчика… или двух? А? — Говоря, капитан, словно крадучись, приближался к освещенному дверному проему в углу огороженного постройками двора.

— Сперва несколько вопросов, капитан, если не возражаете.

— Ни в коем случае, сэр! Ни в ма-лей-шей степени! Нам нечего скрывать от вас, сэр. Наши сердца… и наши руки… так же открыты для вашей инспекции, как если бы… и, если пожелаете, наши записные книжки тоже! Это лишь шутка, вы понимаете; располагайте мною, майор. Чувствуйте себя как дома в нашей маленькой тюрьме.

— Много ли здесь офицеров, кроме вас? Сколько охранников?

— Офицеры? Ну, лейтенант Моусли, конечно. Моусли хороший человек. Я думаю, вы уже встречались с ним, когда эвакуировали Шрёдер.

— О да, Моусли. Где сейчас Моусли?

— Он принимал душ, когда вы приземлились. Полагаю, сейчас он одевается. Должен быть здесь с минуты на минуту. Есть еще Палмино. Он лишь унтер-офицер, но заведует радиобудкой и поддерживает генератор в рабочем состоянии. Боюсь, без Палмино нам было бы туго. Хотя он совсем не джентльмен… не то что мы с вами, майор. Двое других — док Куилти и капитан-священник. Преподобный капитан, вероятно, пожелает обсудить с вами религиозные материи, сэр. По поводу этих чертовых любимцев. Видите ли, он думает, что все они должны стать баптистами… ну, понимаете, я ничего не имею против баптистов… некоторые из моих лучших друзей… вы согласны? Но сразу, скопом — я как раз возражаю против… все этот поток! Я хочу сказать…

— Продолжайте, капитан. Сколько охранников?

— Не сомневаюсь, что вы видели мой последний рапорт по этому поводу. Пополнения не было. Только ситуация стала еще хуже: дезертирство, измена, саботаж… Мне нужны охранники, чтобы охранять охранников, и это факт. Видите ли, теперь, когда крикам пришел конец, когда вернулась монотонность жизни, все эти добровольцы… вы согласны? И только регулярные войска — старые члены Корпуса вроде меня…

— Мне не нужны оправдания, капитан. Только численность.

— Сто двадцать. Поменьше, я полагаю. Видите ли, сэр, я могу объяснить…

— Сто двадцать? А сколько любимцев?

— Я не уверен, что смогу назвать их точное число. Оно все время меняется. Я просто не помню. Но эту тюрьму никогда не собирались приспосабливать…

— Капитан! Меня интересуют цифры! — Я вложил в этот окрик всю властность, на какую был способен.

— Тринадцать тысяч, сэр. Плюс-минус несколько сотен.

— Один охранник на сотню любимцев! Как вы ухитряетесь держать их под контролем?

— О, с этим нет проблем. Я, вероятно, мог бы обойтись и десятком охранников. Они же, в конце концов, всего лишь любимцы. Не в том смысле, как если бы… Я имею в виду не то, что они нас любят. Просто они не выглядят в полном смысле… какое же это слово… человеками? Они знают место и держатся за него. И потом, знаете, эти несчастные искренне верят, что Господа продали их нам в рабство.

— В рабство! Господа? Но ведь это не так?

— Конечно, в буквальном смысле слова — это неправда, но откуда им знать? А?