— Вы подслушивали и в исповедальнях?
— Только после того, как вы попали в Спрингфилд. Именно так мы узнали об аборте, который был сделан вашей жене, и о ваших мерзких пакостях с этой мисс Уэбб.
— А ведь хороша, не правда ли?
— Если вам нравится иметь дело со слабовольными натурами. Но вернемся к делу: ваша задача здесь очень проста. Вам будет позволено циркулировать среди субъектов, говорить с ними, разделять, насколько это окажется возможным, их повседневную жизнь. И сообщать посредством кратких отчетов о проблемах, которыми они живут, их развлечениях и личных оценках… как бы это сказать?.. здешнего интеллектуального климата. Подозреваю, что вам эта работа понравится.
— Возможно. Но почему я?
— Вас рекомендовал один из субъектов. Из множества кандидатов, которых мы рассматривали, вы оказались наиболее подходящим для этой работы — и определенно самым доступным для нас. Со всей откровенностью приходится признать, что у нас есть проблемы… общения с субъектами. Именно их главарь — его имя Мордикей Вашингтон — заявил, что вы тот, кого надо доставить сюда для выполнения роли посредника и интерпретатора. Вы помните Мордикея? Он ходил в ту же школу, что и вы, целый год — тысяча девятьсот пятьдесят пятый.
— Центральная среднеобразовательная школа? Имя кажется неуловимо знакомым, но я не могу связать его с этим местом. Может быть, я слышал имя, когда делалась общая перекличка; во всяком случае, он не из числа моих друзей. Невероятно, чтобы я уже стал забывать имена друзей.
— Здесь у вас будет достаточно благоприятных возможностей навести в этом порядок. Есть ли ко мне вопросы?
— Да. Что означает буква Э?
Она тупо уставилась на меня.
— На табличке «Др. Э.Баск», — внес я ясность.
— Ах, это. Она означает Эйми.
— А какой частный фонд финансирует это заведение?
— Я бы могла вам сказать, но, мистер Саккетти, не кажется ли вам, что лучше этого не знать? Субъекты проинструктированы, что определенные вещи — ради вашего же блага — лучше с вами не обсуждать. По той простой причине, что вы, как я догадываюсь, будете продолжать стремиться покинуть это место, не так ли?
Др. Эйми Баск с нейлоновым скрежетом сняла ногу с ноги и встала.
— Охранники явятся прямо сюда, чтобы доставить вас на верхний этаж. Я снова встречусь с вами не позднее следующей недели. Тем не менее не стесняйтесь свободно приходить ко мне и задавать вопросы, на которые вам определенно потребуются ответы. До свидания, мистер Саккетти.
Тремя проворными шагами, словно сделав три реза ножницами, она покинула комнату. Окончательно расставив все точки на
Не более чем через час после того как я внес эту запись в дневник, пришла записка от X.X.: «Ей тридцать семь. X.X.».
Межподразделенческие склоки?
(На этот вопрос не отвечайте).
Я был уверен, что с моими мигренями, явно психосоматического свойства, было покончено в результате психолечения; однако прошлой ночью они возобновились. На один приступ в прежние времена теперь приходится семь. Возможно, др. Баск, конечно же посвященная в эти таинства, смогла подыскать контрмагию, уничтожившую результаты лечения др. Майерса; может быть, дело просто в том, что я не ложился спать до двух ночи, занимаясь бумагомаранием. Я еще не настолько отдалился от стихотворения, чтобы судить, стоило ли оно такой жертвы. Хотя кто знает? Может быть, именно мигрени оно и обязано своим рождением.
Так много пищи для ума; примечательным событием дня был визит, почти сразу после завтрака (в полдень), этого легендарного Мордикея Вашингтона. Он явился без уведомления меня охранниками, постучал, но вошел, не дожидаясь приглашения.
— Можно? — спросил он, уже войдя.
Ни по лицу, ни по голосу — его громкому голосу, барабанившему по моей мигрени, — я не узнавал в нем ни предполагаемого школьного приятеля, ни кого бы то ни было еще.
Первое впечатление: он очень некрасив. Я могу признать, что мои стандарты красоты отличаются этноцентричностью, но тем не менее не думаю, что нашлось бы много негров, которые могли признать Мордикея Вашингтона привлекательным. У него очень темная кожа, на близком расстоянии — с фиолетовым отливом. Удлиненное лицо с выпирающей челюстью и вывернутыми губами (однако скорее остающимися в плоскости лица, чем торчащими вперед; такие губы следовало бы называть вертикальными), малюсенький нос и взъерошенные неомаорийские волосы. Грудь, которая сотню лет назад называлась чахоточной, почти незаметные плечи, кривые ноги, косолапые ступни. Печальный, какой-то скребущий голос, похожий на голос Панча в театре марионеток. Но красивые глаза (хотя так всегда говорят, если люди по-настоящему уродливы). Но даже если и так, я буду настойчиво твердить, что у него необычные глаза, одновременно и влажные, и живые, обещающие глубину, но никогда ее не раскрывающие, оксюморональные глаза.
— Нет, не вставайте, — сказал он настойчиво, когда я стал выбираться из постели. Он волоком перетащил через всю комнату стул к моей кровати. — Что вы читаете? Ах, книга репродукций. Вы уже столько времени здесь, а мне до сих пор не сказали Я узнал от Джорджа. Жаль, но я был временно… — Он сделал неопределенный жест рукой над головой. (Его ладони, так же как ступни ног, непропорционально велики. Пальцы на концах расширены, как бывает у рабочих, но очень проворные, почти трепещущие. Его жестикуляция претендовала на высшую драматичность, словно он стремился компенсировать ею неподвижность лица). —…несуществующим. Бездеятельным. Умирающим. В коме. Но теперь все это позади. А вы как раз прибыли. Я рад. Я — Мордикей Вашингтон.
Он степенно протянул мне руку. Я ничего не мог поделать с обуревавшей меня иронией по поводу этого его жеста и отреагировал на него, как если бы мы давно были своими людьми.
Он засмеялся резким смехом попугая-пересмешника, на две октавы более высоким, чем голос его речи. Создавалось впечатление, что смеялся за него кто-то другой.
— О, не бойтесь моей руки. Я не передам вам никаких Богом проклятых микробов.
— Я и не думал о страхе… Мордикей.
(Мне всегда было нелегко обращаться по имени к незнакомым людям.)
— Не ожидал, что вы меня запомните. Не расстраивайтесь по этому поводу. Ведь мы не были tutoyer,[25] — на кошмарном французском. — Но я вас запомнил. Как запоминаешь эпизод из фильма ужасов. Например, «Психо». Помните фильм «Психо»?
— Да, эпизоды в ванной. Я был похож в те дни на Тони Перкинса? Боже упаси.
— Вы обладали незаурядной способностью вселять ужас собственными средствами. В меня. У нас был один класс для общих собраний. Класс мисс Сквинлин, помните ее?
— Мисс Сквинлин! Да, я ненавидел эту женщину.
— Толстая, старая, красномордая тетка — только аду известно, во сколько раз большую, чем вы, ненависть питал к ней я, братец. По английскому я имел у нее оценку «С» с десятью минусами. «Сайлас Марнер», «Юлий Цезарь», «Поэзия древних мореходов». Иисус Христос, я почти перестал говорить на этом достававшем меня языке — вот до чего я возненавидел его из-за нее.
— Вы все еще не объяснили, что я имел общего с «Психом».
— Ну, давайте забудем о «Психо» и поговорим о «Мозге Донавана». О мозге в стеклянной банке. Интеллект-спрут, прямо-таки искрящийся ученостью, знающий все ответы, пожирающий любое дерьмо, которое мисс Сквинлин удавалось для него наскрести. Cerebrum[26]* что Cerberos[27]**, — неправильным произношением обоих этих слов он испортил впечатление от своего незаурядного ораторского искусства. — И когда вам хотелось, вы умели
