укрепления. В нутри замка все погибали бесперирывно. А наверху в башне лежал и спал один тоненкий молодой рытцарь. Он был не в состояние бится вместе со всеми другими, потому, что он спал. Приходил слуга, чтобы его разбудить. Но он не хотел, потому что было ещё рано, а он не хотел вставать в темноте. А что там идёт бой он даже не слышал. Прошло немого времени и слуга перестал приходить, потому, что его убили. А молодой рытцарь всё спал. Тут рядом с ним проткнулась стрела. Тогда он собрал все свои силы и упал с кровати. И потом прошло много времени, замок почти, что сгорел и он тогда открыл глаза. И он увидел что замок горит и пора спасатся. Но он не успел, потому, что в комнату пришел злой рытцарь Микоель который искал, чем еще тут ему поживится. И он поймал молодого рытцаря и посадил его в подвал. А молодого рытцаря звали Генрих. В подвале ему не понравилось, потому, что подвал был старый и там было не удобно жить. Там было темно, сыро и очень мокро, в низу были холодные, мокрые камни а с потолка капала всякоя грязь. А на кровати у него вместо матраса и подушек была колючая, не удобная солома. Иногда рытцарь Микоель приходил к Генриху чтобы его обижать и насмехатся. Он привык приходить к Генриху и над ним смеятся. Он мог даже плюнуть ему в лицо изо всех сил, когда ему особенно было не посебе. А иногда он не приходил целый день или два дня и Генрих про него забывал и успокаивался. И вдруг он услышал знакомый стук палки. Эта палка была у Рытцаря Микоеля вместо одной ноги, потому, что, так было от этого всем страшнее. Он так сделал себе специально.
Он пришел со свечкой и сказал Генриху. Я пришел сказать, что ты завтра идеш на плаху. Рытцарь Генрих сказал. Ладно. Принеси мне ужинать. Рытцарь Микоель сказал. Что ты хочеш на ужин? Рытцарь Генрих сказал. Я хочу жаренного кобана с жаренной картошкой и колбасу и сметану и сливочный сырок с компотом и ещё в добавок добрый, тёплый эль. Рытцарь Микоель тогда ему сказал. Много хочеш мало получиш. А ты не хочеш жаренную, едовитую жабу? Это он так говорил ему специально на зло. Но рытцарь Генрих никогда не обращал внимание на дураков. А потом он принёс для рытцаря Генриха тухлые сосиськи с тухлой горчитцей и с тухлой под ливкой. И всё это лежало на тарелке. Это всё целый год лежало у него в холодильнике, чтобы протухнуть, а потом он принёс это Генриху. Генрих от голода сьел две сосиськи а остальные спрятал и лёг спать. Он не умер, потому, что у него было доброе сердце. У него даже не заболел живот.
А на утро он хотел ещё чутачку поспать. Но пришел стражник и сказал. Пора ийти на плаху. Тогда рытцарь Генрих спросил, можно ему ещё полежать в кровати 5 минут. Но стражник сказал. Нельзя, потому, что тебя уже пора казнить а тебе ещё надо успеть одется и позавтракать. Тогда рытцорь Генрих встал, умылся, почистил зубы, попил чая и пошел на казнь. Ему было очень грустно, но он не плакал. Он пришел на казнь. Но он туда не попал, потому, что он очень долго собирался и завтракал и потерял очень много драгоценого времени. А когда он пришел на казнь там уже было всё закрыто и полачь уже ушел по своим делам. А злой Рытцарь Микоель тоже от туда ушел, потому, что как раз сечас его замок тоже стали захватывать другие враждебные рытцари. И ему было некогда заниматся с Генрихом, потому, что у него сразу стало своих забот полон рот. А рытцарь Генрих тогда сказал стражнику, что, теперь, раз его не будут казнить то надо снять с него ржавые, железные цепи. Стражник ответил. Мне некогда. И убежал, чтобы тоже стать засчитником замка на который напали враги. Тогда Рытцарь Генрих сам разбил свои цепи, потому что когда он был в подвале они все давно заржавели. И тогда он почуствовал свободу в своём сердце и от радости не много попел и поплесал. А потом ему надо было ити в свой родовой замок но он по дороге в замок вспомнил, что этот замок давно, давно сгорел. И тогда он не растерялся и пошел в другой замок к одной своей, очень, верной подруге.
2008/05/17 дети
Маньяк Кольцов
Меня всегда изумляло, как профессионально и привычно, с явным знанием дела дети заменяют в услышанных от взрослых репликах непонятные слова на понятные, чётко подгоняя их под звучание исходного слова и общий ритм фразы. Ещё более удивительно, что при этом они почти никогда не заботятся о том, чтобы в контексте фразы сохранились логика и смысл. Оськин «велосипый мужик» у Кассиля хотя бы понятен – человек всё-таки подразумевал велосипедиста и, стало быть, держал в сознании определённый образ. Но, к примеру, знаменитое «Терпи, коза, а то мамой будешь»... Интересно, о чём думала и что представляла себе девочка, когда расчёсывала кукле волосы и угрожала ей такой странной участью? Или она вообще ни о чём не думала, а повторяла это, как заклинание, неизбежное при ритуале расчёсывания волос? А может быть, в этом просто сказалось терпеливое смирение ребёнка перед тем, что в мире полным-полно непознанных явлений и событий и некоторые из них приходится только констатировать, никак не объясняя?
Помню, в детстве мы с сестрой, слушая заезженную до последней степени пластинку про Маугли, про то, как брезжил какой-то там неразборчивый рассвет, когда Маугли спустился в долину, ясно слышали: 'Брежнев родился в Москве, когда Маугли спустился в долину'. И свято верили, что так оно и было. Несолько позже, когда я немного подросла и обзавелась ни чем не подкреплённой самоуверенностью, я очень любила читать песенник сестры. Она записывала песни на слух, и от этого они приобретали загадочные и заманчивые очертания.
— Что это такое – «в ответ открытка с бега почты»? С какой такой почты и с какого такого бега?
— Ну, как… открытка, - вздёрнув подбородок, отвечала сестра. Она чуяла подвох с моей стороны, но и не думала сдаваться. – Обыкновенная открытка. Непонятно, что ли?
— А что, понятно, что ли, по-твоему? Рыбачка направила к берегу баркас. И говорит Косте: все вас знают, а я-таки вижу в первый раз, как это удивительно… Ну?
— Ну? – повторяла сестра, холодно глядя на меня из-под чёлки.
— Баранки гну! Открытка-то тут при чём?
— Очень просто, - сухо объясняла мне сестра. – В тот раз ей Костя ничего не ответил. Обиделся. А потом послал ей письмо. Открытку. Почтальон прибежал, кинул ей открытку прямо в баркас и побежал дальше. Письма разносить.
— О, Господи… Не было никакой открытки. Что ты думаешь, Костя такой человек, чтобы обижаться на такую ерунду? Он сказал ей всё это сам. Открыв «Казбека» пачку. «Казбека». Пачку. Понятно?
— Казбек – это такой разбойник, - ещё более сухо отвечала сестра. – Про него по радио передача была. Спектакль. Как он украл одну там девушку, красивую, Бэлу, и поменял её на лошадь… тоже хорошую. Понятно?
— Понятно, - говорила я, видя, что она погибнет, но не сдастся. – А это что такое? «Красавице Екубку, счастливому клинку»… Это что ещё за «Екубку»?
— А как надо? «Якубку», что ли? Где ты слышала такое имя – «Якубку»?
— А где ты слышала «Екубку»? И что это за красавица такая, которая радует всех мушкетёров без исключения? Тьфу! Вот – из-за тебя уже какие-то пошлости прямо лезут… Красавице и кубку, понятно? И кубку! Кубок с вином. Понятно?
— Понятно, - невозмутимо отвечала сестра. – Значит, Екубку – это, по-твоему, трактирщица, что ли? Она в трактире работает?
…Я вспомнила об этом недавно, когда случайно услышала разговор в очереди в поликлинике.
— Было так смешно вчера… Я что-то решила посмотреть Кристиночкин песенник. Смотрю – там всякие современные песни, какие они сейчас слушают, ну, ерунду-то всю эту.. Чего-то такое: «поймите нас, взрослые, мы не хотим вас слушаться, мы хотим жить лучше, чем вы…» Ну, чепуха какая-то. И вдруг, посреди всего этого – такой, понимаешь, куплет... Один, куплет, без продолжения. «Кольцов душил девицу и в море уронил. И с тем Кольцовым счастье навек я погубил». Я говорю: «Кристина, что это за песня такая про Кольцова? Кто он такой, этот Кольцов?» А она мне: «Бабушка, ну, как же? Это же серийный маньяк, разе
