мои, сегодня ночью ложитесь спать пораньше, отдохните как следует от трудов. А утром расскажите мне, что вы видели во сне». Братья повиновались ему и пошли спать. Утром аббат позвал их и сказал: «Ну, расскажите мне теперь, что же вам снилось». И старший брат сказал: «Я видел ангела Божия, который сиял как солнце, и сияние это было таким ослепительным, что никто, кроме меня, не мог его выдержать. Ангел взял меня и поднял над землей, к небесному алтарю, и там мы молились вместе – так что ночь пролетела для меня, как один миг». «Поистине чудесен твой сон, - сказал аббат и спросил у младшего, что же приснилось ему. «Увы, отче, - отвечал младший, - и для меня ночь пролетела, как один миг!» Более же он ничего не сказал, только опустил голову и стоял перед аббатом молча, ибо стыдился рассказывать то, что видел во сне. И аббат сказал: «Вижу, сын мой, что ты ещё не победил всех искушений, но ты им стойко противостоишь, а это уже залог победы. Я думаю, братия поможет тебе в конце концов их одолеть. Приходи к нам в обитель и будь одним из нас». Старшему же брату он сказал: «Вернись и управляй своим имением, как прежде. Монашеская жизнь не для тебя». Старший брат очень огорчился и спросил: «Отче! Почему ты так говоришь? Ради того, чтобы попасть к престолу Господнему, я готов преодолеть все преграды!» И аббат ответил: «На пути к Богу человек может перепрыгнуть через любую стену, но только не через собственную гордыню».
____
Рассказывают, что были двое братьев-близнецов. Обликом и статью они были похожи друг на друга, как две капли воды, но один из них был праведником, а другой – закоренелым грешником. Тот, что был праведником, умер первым, но случилось так, что бесы перепутали и, приняв его за того, что был грешником, схватили, привели к Люциферу и бросили к подножию его трона. И Люцифер сказал: «Возьмите моего верного вассала и воздайте ему по заслугам, ибо он всегда хранил мне верность и много для меня сделал». И бесы бросили праведного брата в огненную печь. Тот же нисколько не роптал, потому что всегда считал себя грешником и нечестивцем, недостойным Божьей милости. Через некоторое время Люцифер спросил у бесов, как чувствует себя его слуга в огненной печи и как ему нравится там поджариваться. И бесы ответили: «Увы, господин, он там нисколько не поджаривается. Ибо стоит нам только раздуть огонь побольше, как его слёзы тушат его, и печь вновь остывает». Тогда Люцифер разгневался и сказал: «Кого вы ко мне привели? Это не мой слуга. Это какой-то праведник. Ибо грешник страдает от разлуки со своими греховными радостями, и потому слёзы его только ещё пуще разжигают адский огонь. А праведник страдает от разлуки с Богом, и его слёзы способны осушить самое жаркое адское пламя. Уберите его отсюда, его место в Раю». И бесам пришлось забрать праведника из печи и оставить возле Райских врат. И праведный брат вошёл в Рай и там много молился о вразумлении своего грешного брата.
Случилась так, что молитвы его не пропали втуне, и его брат к концу жизни оставил свои прежние привычки и обратился к Богу. Но смерть застигла его внезапно, и он не успел получить отпущение грехов. И когда он умер, бесы схватили его, привели к Люциферу и бросили к подножию его трона. Люцифер посмотрел на него и сказал: «Опять вы привели ко мне этого? Я же сказал вам – чтобы духу его здесь не было! Его место не здесь, а в Раю!» И бесы взяли его и отнесли к Райским вратам. И он стоял подле них целых сто лет, не смея войти, пока ему не отворил его брат и не сказал, что по воле Божьей он прощён, и теперь они могут быть вместе в Раю.
2008/09/17 Ностальгическое
В коробочке, которую мне всучил мой приятель, вместо обещанных фильмов Бергмана оказалось полное собрание «Знатоков» - все серии, с самого начала. От радости, что мне не придётся проводить вечер с Бергманом, я прослезилась, благословила судьбу и, почувствовав себя обязанной, стала смотреть «Знатоков».
И был дивный чёрно-белый вечер с мутными огнями горбатых фонарей, сиянием заляпанных полупустых витрин промтоварных и кондитерских магазинов, улицами без рекламных щитов, очередями у телефонов- автоматов и закоренелыми убийцами и мошенниками, скорбящими о тех временах, когда они ходили в рваных штанах и без рубля в кармане, но были честными, весёлыми и беспечными. Масштабные, отчаянные люди, не чета нынешним. Один украл со склада три каракулевых шубы. Другой – три ящика с помидорами. Ещё один выпекал вместо ста пирожных в день сто одно и лишнее загонял на сторону по двадцать копеек вместо пятнадцати.. И ещё какой-то, особенно отчаянный оригинал, сел в тюрьму специально, чтобы жена и дочка им гордились.
Оторваться от этого зрелища было невозможно. Сквозь радугу ностальгических слёз оно даже казалось не таким уж и чёрно-белым. И эта неподражаемая троица! Брутальный лицедей Томин, романтически- занудливая Кибрит и безупречный Пал Палыч с круглым домашним лицом и лёгким контурным сиянием вокруг макушки. Пал Палыч особенно хорош, поскольку образ его выстроен строго по канонам средневекового жития. Он весь полон трогательных, прямолинейных добродетелей, которые нас так раздражают в окружающих и так восхищают в святых. Он великодушен, терпелив, многомилостив, застенчив, банален и целомудрен. Он не хочет смерти грешника, но хочет его исправления. В нём нет ни одного завлекательного порока – это вам не какой-нибудь Эраст Петрович Фандорин. Иногда он может позволить себе неуклюжую хитрость или вспышку праведного гнева – хорошему инквизитору без этого нельзя - но при этом он же всегда готов поддаться состраданию и отпустить преступника под честное слово. Я без ума от подобных персонажей. Они мне нравятся. Главным образом потому, что они никому не нравятся, и из-за этого мне их жалко… Но бог с ним, в конце концов, с Пал Палычем, не в нём же дело! И не в сюжете. И не в морали даже, какой бы трогательной она ни была. А в том, что молодость ушла, и слава богу, и туда ей и дорога, но, чёрт возьми, - как занятно и грустно смотреть на то, как она идёт по этой самой дороге! Мимо сакраментальных киосков с копеечной газировкой, мимо расчерченных классиками тротуаров, мимо школьниц в белых фартучках, мимо цветущих каштанов и стеклянных дверей магазинов, на которых висят таблички «Закрыто на обед»… Идёт, ест пломбир за девятнадцать копеек с толстой мёрзлой нашлёпкой крема наверху, а кругом лето, скрип дворовых качелей, звон мячика на школьном дворе за забором и мерное ёканье «маяка» из растворённых окон первого этажа. В Москве полдень. Передаём сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует двенадцати часами московского времени.
А парк культуры в одной из серий! Тот самый парк культуры, без Фредди Крюгера и кока-колы, но с каруселями в виде битых чашек, с картошкой в пакетиках, после которой всегда болит живот, с длинными сомнительными леденцами в руках толстых сомнительных торговок и с благоухающим жареным тестом киоском, на котором написано: «Горячие п…н…и...и». И громадные греческие вазы при входе, с меандрами, виноградными лозами и хороводами вакханок. Всё остальное – ладно, но вазы-то, вазы – кому они, спрашивается, помешали? В детстве я особенно любила именно их и всегда просила у родителей двушку, чтобы бросить туда перед уходом и слушать, как она звенит, проваливаясь вниз, в античность, к кентаврам и медузам-горгонам. А теперь нет там этих ваз, и следа их даже нет, и ни один человек в мире не знает, куда они подевались.
— Я тоже в Москве любила Парк культуры, - говорила мне подруга.- Помню, когда мы в первый раз приехали, он на меня самое большое впечатление произвёл. А ещё – сыр в магазине. Костромской. Я просто глазам не поверила: магазин, а в нём лежит сыр, и каждый может подойти и купить.
— А что, у вас, в Иркутске, нельзя было купить сыр?
— Да ты чё? Нет, конечно. Его иногда давали в заказах, перед праздниками. А в магазине… Мы даже такое представить себе не могли. Всё равно что приходишь в магазин, а там продают крокодила. Живого. Или питона. А за халвой мы ездили в Ангарск. Потому что там было спецснабжение…
— Это что, в девяностые, что ли, уже было?
