— Садись, Паша, — сказал он, показывая на черный стул с никелированными подлокотниками. — Выпить хочешь?
— Если спрашиваешь, то нет.
— Виноват... Сейчас дам команду.
— Не надо, Леонард. У нас еще будет повод... Похоже, мы с тобой надолго породнились.
— Не понял? — Анцыферов вскинул брови так высоко, что даже рот его приоткрылся и выражение лица получилось изумленно-радостным, будто для него и в самом деле было большим счастьем видеться с Пафнутьевым ежедневно.
Пафнутьев сел в кресло, которое могло поворачиваться на мощной металлической штанге. И он, конечно же, не упустил такой возможности — повернулся вместе с креслом вокруг оси, внимательно осмотрев весь кабинет.
— А здесь не хуже, — наконец сказал он.
— Я тоже так думаю, — холодновато ответил Анцыферов — он не любил, когда ему напоминали о прежней деятельности. То ли считал, что много потерял, то ли был уверен в обратном — многовато приобрел, оказавшись во главе преуспевающего предприятия. — Слушаю тебя, Паша.
Пафнутьев сделал еще один оборот, задержался взглядом на мелькающих экранах, получив полное представление о том, что делается на улице, в ресторане, на кухне...
— Дорого обошлось? — спросил он, кивнув на экраны.
— Спонсоры помогли.
— А что, они еще живы?
— Мои живы, Паша, — улыбнулся Пафнутьев.
— Я не имел в виду твоих или чужих... Я хотел спросить... Разве еще существуют на белом свете спонсоры, меценаты, благодетели?
— Иногда я тоже в этом сомневаюсь.
— Ну, ладно, — вздохнул Пафнутьев, с сожалением оставляя приятную тему. — Когда это произошло? — он кивнул на экран, на котором у разбитых окон возились официанты, подбирая осколки стекол, подметая мусор, сгребая в кучи грязные скатерти.
— Примерно час назад... Около одиннадцати. Мы только успели открыться.
— Зал был пуст? — невинно спросил Пафнутьев, чувствуя, как сердце его легонько дрогнуло — вопрос был со вторым дном. Анцыферов подвоха не уловил, по простоте душевной полагая, что бестолковый разговор ни о чем и обо всем одновременно продолжается. Простоват все-таки был Анцыферов, простоват. Если раньше он упивался детскими пистолетами и железной дорогой, доводя до изнеможения собственного сына, то теперь забавлялся мелькающими экранчиками.
— Да, — кивнул Анцыферов. — Кроме этих посетителей, в зале никого и не было.
— А что, бывают и столь ранние посетители?
— Бывают, — снисходительно улыбнулся Анцыферов.
— Я понимаю, когда люди вечером спускают хорошие деньги — вино, женщины, впереди долгая ночь, полная музыки, шампанского, песен и плясок... Действительно, ничего не пожалеешь... Но утром, спозаранку и в такой дорогой ресторан... Как понимать?
— Есть люди, Паша, для которых деньги — не самое главное, — с горделивой назидательностью произнес Анцыферов, давая понять, что его клиенты денег не считают.
— Да? — удивился Пафнутьев. — Это сколько ж надо иметь денег, чтобы они перестали быть главным в жизни?
— Это зависит от многих причин... Воспитание, масштаб личности, цели, которые человек ставит перед собой, — Анцыферов все еще трепался бездумно и легковесно.
— А эти... Которые с самого утра завалились?
— Да я их толком и не видел, — спохватился Анцыферов, но было поздно — он уже признался в том, что знает этих людей.
— Прости, Леонард, — Пафнутьев положил тяжелую ладонь на черную поверхность стола. — К тебе ранним утром...
— Да ну тебя, Паша! Какое раннее утро в двенадцатом часу?!
— Не надо меня перебивать, Леонард. А то я путаюсь, теряю мысль и могу показаться тебе Глупым... Даже глупее, чем всегда. Хотя это и трудно. Так вот, — Пафнутьев поднял ладонь, останавливая Анцыферова, который уже собрался было заверить гостя, что никогда глупым его не считал, и даже более того, всегда относился к нему как к человеку чрезвычайно способному. Погоди, Леонард... Утро — это понятие относительное. Одни ранним утром считают четыре часа, другие и в одиннадцать проснуться не могут... Не об этом речь. Речь о твоих клиентах. О которых ты с большим уважением заметил, что деньги для них не главное. Вопрос — что для них главное?
— Мы говорили не о них, Паша, — тихо поправил Анцыферов. — Мы говорили вообще...
— Никогда и ни с кем не говорю вообще... Даже в постели я человек чрезвычайно конкретный. До ограниченности. Итак... Кто они?
— Понятия не имею.
— Как! Ты не знаешь Вовчика Неклясова?
— Никогда не слышал о таком.
— А эти часто бывают?
— Знаешь, мне кажется... Если я, конечно, не ошибаюсь... Мне кажется, что как-то они были... Недели две назад... Нет, скорее всего, я ошибаюсь.
— Двое, которые остались живы, ушли черным ходом. Они знали, что в твоем ресторане есть черный ход?
— Черный ход есть всегда... Везде. Чего тут особенного? Повара, снабженцы, грузчики пользуются только черным ходом. Об этом знает каждый нормальный человек.
— Леонард, это нормальные знают. А я другой. Значит, так... По окнам стрельба, скатерть белая залита кровью, двое на полу, двое рвут в твою сторону, мимо этого вот кабинета... А ты ничего о них не можешь сказать?
— Молодые ребята, неплохо одеты, что-то кашемировое...
— Сейчас в кашемировом ходят даже уличные лотошники. Это форма всех торгашей. Где твое пальто?
— На вешалке, — Анцыферов кивнул в сторону шкафа.
Пафнутьев поднялся, распахнул дверцу и увидел розоватое длинное пальто.
— Все ясно. Они тоже в кашемировом?
— Мне так показалось, — ох, не зря Анцыферов работал когда-то прокурором — все вопросы Пафнутьева разбивались о его неопределенность.
— Не хочешь ты мне помочь, Леонард, — тяжко вздохнул Пафнутьев и, резко оттолкнувшись, сделал полный оборот вместе с креслом. — И я даже знаю почему.
— Ну? — живо поинтересовался Анцыферов.
— Рыло в пуху.
— Грубовато выражаешься, — обиделся Анцыферов.
— Не я, народ. Это все он, негодник. Рыло в пуху, рожа крива, полюбишь козла... Необразованный, темный, пьяный... Вот и несет, что попало. Прости нас, Леонард!
— Кого это — вас?
— Меня и народ, — широко улыбнулся Пафнутьев, довольный, что поймал Анцыферова в эту невинную ловушку. — Хорошо. Бери ручку, бумагу и пиши. Так, мол, и так, настоящим подтверждаю, что люди, подвергшиеся нападению в ресторане, мне неизвестны, видел их впервые... Ну и так далее. Может, и от себя что-нибудь добавишь.
— Зачем такая расписка?
— Не знаю, — беззаботно ответил Пафнутьев. — Авось пригодится. Когда выяснится, к примеру, что один из убитых — твой сват, один из сбежавших — твой брат... Тогда я эту бумажку тебе под нос. А судья и скажет... Нет, скажет, Леонард Леонидович, вы были неискренни во время следствия, пытались утаить ваши криминальные связи, увести от наказания опасных преступников и потому снисхождения не заслуживаете, и
