— Смогу.
— Он звонит уже не первый раз... Я скажу, чтобы он ждал твоего звонка, да?
— Он у меня дождется! — дурашливо прошипел в трубку Пафнутьев.
— Паша... Ты не слишком задержишься?
— Теперь-то уже наверняка слишком. Шаланда зря звонить не станет...
— Мой ужин, конечно, несравним с халандовским, но и он тебя ждет.
— Дождется, — повторил Пафнутьев.
— Спокойной ночи, Паша.
— Вот за это спасибо, — Пафнутьев с силой потер лицо ладонями, беспомощно посмотрел на Халандовского.
— Еще рюмку? — спросил тот.
— Я, конечно, дико извиняюсь...
— Понял. Тебе нужен кусок мяса в дорогу.
— Зачем?
— Кто знает, когда ты в своей жизни, полной риска и смертельной опасности, снова соберешься перекусить, — и Халандовский, подхватив на кошмарную свою вилку оставшееся мясо, понес его на кухню.
А Пафнутьев тем временем набрал номер Шаланды.
— Куда ехать? — спросил Пафнутьев вместо приветствия, едва Шаланда успел поднять трубку, едва успел произнести свое сипловатое: «Слушаю!».
Шаланда помолчал некоторое время. Он узнал голос Пафнутьева, тем более что ждал его звонка, но вот так сразу ответить на вопрос... А нет ли в нем скрытой насмешки, не таится ли здесь злая шутка или желание обидеть его, поставить на место? Своим вопросом Пафнутьев лишил Шаланду возможности сделать замечание, поворчать — после вопроса Пафнутьева все его назидательные слова теряли смысл.
— За город.
— Убили?
— Убили, — помолчав, ответил Шаланда, решив, видимо, что подробно говорить о таких вещах по телефону не следует.
— Большой человек?
— Да.
— Совсем-совсем большой?
— Паша... — Шаланда был задет легкомысленным тоном Пафнутьева. — Скажи мне, пожалуйста... Не скрывая, не тая... Куда за тобой заехать?
— Другими словами, человек настолько большой, что даже я там понадобился?
— Да.
— И даже ты? — продолжал удивляться Пафнутьев.
— Да, — на этот раз Шаланда все-таки уловил насмешку и обиделся.
— Знаешь, где живет мой лучший друг и твой восторженный поклонник Аркаша Халандовский?
Не отвечая, Шаланда положил трубку.
— Чей я восторженный поклонник? — спросил Халандовский, появляясь в дверях с объемистым свертком, обернутым промасленной бумагой.
— Шаландовский, — рассмеялся, наконец, Пафнутьев.
— А, да... Это за мной водится. Заглянул бы когда-нибудь со своим Шаландой, а? Говорят, забавный такой человечек... Заглянешь?
— С одним условием.
— Ну?
— Сможешь повторить такое же мясо?
— Я сделаю его лучше, Паша! — вскричал Халандовский в полном восторге от предстоящей встречи.
— Лучше не бывает, — Пафнутьев встал и направился в прихожую.
— Паша! — на глаза Халандовского, кажется, навернулись слезы благодарности. — Неужели не шутишь?
— Есть вещи, которыми не шутят, — сурово ответил Пафнутьев.
Был поздний вечер, почти ночь, дорога оказалась свободна, весенний воздух хорошо охлаждал мотор, и машина мчалась на предельной скорости. Микроавтобус был заполнен полностью. Впереди, рядом с водителем, мясисто и непоколебимо, с чувством правоты во всем, что его касалось хоть в малой степени, сидел Шаланда. Разговаривал, не оборачиваясь, и была в его спине, в загривке, в развороте плеч какая-то скрытая обида, будто все остальные вынуждали его поступить хуже, чем он хотел, заставляли в чем-то отступиться от самого себя.
А дальше, за шаландовской спиной, расположились остальные. Нервно вздрагивая во сне, Худолей спал, прислонившись головой к холодному стеклу. На коленях у него стояла сумка со всем имуществом, которое положено иметь эксперту при выезде на место происшествия. Пафнутьев молча смотрел на ночную дорогу, на огни встречных машин, и до сих пор стоял у него перед глазами накрытый стол Халандовского, который пришлось оставить так спешно и некстати. Молча и даже как бы невидимо сидел Андрей, а за ним — два оперативника.
— Шаланда! — неожиданно громко произнес Пафнутьев, когда город остался позади и в свете фар замелькали низкие домики с темными, еще не ожившими садами.
Шаланда вздрогнул от неожиданности, недовольно подвигал плечами, но не откликнулся.
— Куда едем? — продолжал Пафнутьев. — Пожар? Наводнение? Землетрясение?
— Убийство.
— Да-a-a? — по-дурацки удивился Пафнутьев. — Кого же на этот раз?
— Объячев. Константин Александрович Объячев.
— Тот крутой, что ли?
— Он самый.
— Не может быть, — разочарованно произнес Пафнутьев, глядя в окно.
— Чего не может быть? — развернулся Шаланда, чтобы пронзить Пафнутьева гневным своим взглядом, но, не увидев ничего в темноте, снова обернулся к лобовому стеклу. — Чего не может? — повторил он уже спокойнее.
— Такого человека убить нельзя.
— Почему?
— Потому что он сам убьет кого угодно.
— И на старуху бывает проруха.
— На старуху — бывает, — рассудительно проговорил Пафнутьев. — Со старухами вообще случается черт знает что. Недавно на кладбище одну изнасиловали. Восемьдесят шесть лет. Такая вот проруха... Ум меркнет.
— Я знаю, отчего меркнет твой ум, Паша, — сказал Шаланда со скрытой усмешечкой, с той самой усмешечкой, которую Пафнутьев ненавидел больше всего в жизни, которая вводила его в бешенство за доли секунды.
— Отчего же он меркнет?
— Ладно-ладно, — миролюбиво проговорил Шаланда, мгновенно почувствовав по пафнутьевскому голосу, что над его головой начали сгущаться тучи.
— Смотри... А то я готов поговорить и на эту тему.
— Замнем, Паша. Виноват. Прости великодушно.
— Так что с Объячевым? — сжалился Пафнутьев.
— Дыра в голове.
— Большая?
— Смотря с какой стороны. Входное отверстие поменьше, выходное — побольше. Как обычно и бывает в таких случаях. Но самое интересное — в своей кроватке помер мужик.
